Начало читайте в: Второй круг тюремного чистилища в камере 181.
Я проснулась от громких криков и возмущений. Открыв глаза, обнаружила себя целой, невредимой и не свалившейся со шконки-пальмы.
Посмотрев вниз, увидела, что ругаются сокамерницы Полина и Дизель.
«Маша, если ты собираешься на прогулке выяснять отношения с новенькой или устраивать драку, то я тебе честно говорю, я лично против тебя дам показания!» — возмущённо высказывала Полина.
«Я не собираюсь ничего из того, что ты перечислила, осуществлять. Мы решили с Дашей, что раз мы ещё не уснули, то пойдём и проветримся с вами, за компанию!» — убеждала Дизель.
«Тёть Тонь, ну раз нас тоже разбудили, то пойдём и мы, за компанию, проветримся?» — с хитрецой предложила цыганка Маша.
«Да и правда, пойдём, что ли, проветримся!» — согласилась сонная тётя Тоня.
«Я тоже пойду с вами проветриться!» — объявила цыганка Барби.
«И я!» — сказала Анна-золоторучка.
«Тогда и я пойду на прогулку!» — заявила тётя Маша-адвокат.
«Нет, ты останешься! Будешь на весь дворик вонять!» — запретила Дизель.
«Нет, я пойду с вами, не позволю, чтобы вы худышку толпой забили!» — категорично и воинственно заявила тётя Маша-адвокат.
У большинства «стареньких» арестанток отвисли челюсти. Видимо, впервые увидели решимость и смелость от тёти Маши.
А вот в моей душе скреблись кошки. Прямо, что называется из огня, да в полымя. Не успела я ещё отойти после драки с лесбиянками (Кровавая драка с Розовыми пантерами. ), так назревает ещё одна, как стенка на стенку.
«Вы, что все, совсем больные? Я не собираюсь вашу новенькую пальцем трогать! Вы думаете мне самой нужны такие неприятности, как перевоспитание у «кратких»? Да и с Положенцем я не собираюсь из-за неё ссориться. Если вы все так обо мне подумали, то я вообще никогда не пойду на прогулку, пока эта здесь.» — сказав это, Дизель улеглась на шконку около окна, отвернувшись от нас.
«Ну и Слава Богу! Нам-то всем, не очень то хотелось гулять. Иди, Поля, с новенькой вдвоём на прогулку. Вам-то двоим между собой не надо мужика делить! Да не забудь про баню!» — выдохнув с облегчением, тётя Тоня улеглась дальше спать.
Её примеру последовали и другие сокамерницы. Я сидела на верхней шконке и тупо смотрела в стену напротив.
«Давай, спрыгивай! Надо кофейку до прогулки успеть выпить. Кипяток я уже согрела!» — негромко позвала меня Полина.
Я быстро привела себя в порядок. Записку для земляка-надзирателя незаметно спрятала в носок, потому что перед прогулкой, каждая арестантка подвергается досмотру. В основном, женщины-продольные прощупывают карманы, рукава, но и иногда проводят металлодетектором.
Я успела сделать только несколько глотков, как бронь камеры распахнулась, и мужчина-конвойный повёл нас на прогулку, без досмотра.
На всём протяжении нашего пути, до прогулочного дворика, стояли тюремщики-кинологи с собаками. Животные были очень агрессивны и рычали при нашем появлении. Мы с Полей прижимались друг к другу, когда проходили мимо собак.
«Такое чувство, что они кормят собак заключёнными. Отчего они так рычат и лают при нашем появлении?» — испуганно произнесла Полина.
«Да это кинолог им даёт такую команду. Они слышат приближающие шаги, лязганье ключей и дают команду собакам: «чужой или взять»! Не знаю, на какое именно слово их натаскивают, может и на «Зэки». В любом случае, тюремщики это делают лишь с одной целью, чтобы унизить и запугать нас! Сейчас, на следующей собаке проведём эксперимент, да и обломаем надзирательницу!» — негромко сказала я Полине.
Когда из-за очередной отомкнутой «брони», появилась молодая женщина-кинолог с лающей на нас немецкой овчаркой, я мысленно представила овчарку моих знакомых и, поравнявшись с собакой, грозно на неё крикнула: «А-ну, фу, место!»
Собака перестала лаять и села рядом около кинолога.
«Разговорчики!!!» — прокричал, сзади идущий, конвоир.
Мы, переглянувшись с Полей, весело рассмеялись.
Когда мы зашли в помещение с прогулочными двориками, то нас принял сопровождать другой конвойный.
«Почта есть?» — негромко спросил он.
«Да, сейчас!» — Полина вытащила из-за пазухи свёрток бумаги.
Конвойный быстро взял у арестантки почту и отдал ей небольшую записку.
«А Вам никому не надо что-либо предать?» — внимательно смотрел на меня конвойный.
«Нет, не надо.» — ответила я неуверенным голосом.
«Ты не боись, я никому не скажу!» — пообещала Полина.
«Мне и в правду, некому передавать!» — негромко сказала я, не доверяя ни сокамернице, ни сопровождающему.
Когда во дворике закрылась за нами бронь, то Полина, сев на скамью, принялась читать записку, иногда хохоча. Где-то рядом работало громко радио, и ведущие задорно подбадривали своих слушателей анекдотами и музыкой. Уже наступил конец апреля, но в прогулочном дворике было ужасно холодно, словно шли крещенские морозы.
«Вот умора! Почитай, что мой благоверный пишет! Да, бери, бери, там ничего такого личного или запретного нет.» — Полина протянула мне записку.
С первой строчки, я поняла, что автор был с большим чувством юмора и самоиронией, такими качествами обладают только сильные личности. Дочитывая последние строчки, я держалась за щёки, которые болели от смеха.
«Какой же он гениальный!» — восхищённо произнесла я.
«Из-за его гениальности, мы и разошлись. Невозможно постоянно находиться с человеком, который постоянно тебя подтрунивает!» — сообщила мне Полина.
Я смотрела на неё недоуменно, разве можно из-за такого искромётного юмора, разойтись с любимым человеком.
«Разойтись мы разошлись, по документам, а вот уйти друг от друга так и не смогли. Продолжали жить вместе. Когда «следак» придумал фальсификацию против нас, то я пошла, как подельница мужа. Супруг заявлял в суде, что я его жена и не могу быть подельницей. Но по документам – мы разведены. Вот и сидим теперь здесь вдвоём, а сыночек наш там один.» — грустно рассказала Полина.
«А почему вы с мужем, так переписываетесь, а не по дорогам?» — поинтересовалась я.
«У него нет в камере дорог. В первом заседании, муж судью матом накрыл, обзывал всеми возможными нелитературными словами. Самое скромное слово было – «голубой». Судья ему ещё одну статью впаял, за неуважение к суду. На следующее заседание, муж опять сразу принялся обзывать судью, как только тот зашёл в зал. Вот, судья и вынес постановление о рассмотрении дела без участия мужа. Теперь его не вывозят в суды и отрабатывают в тюрьме. Отвезут только на приговор. А с того самого момента, его перевели в подвальную камеру, где не открываются окна. За эти полтора года, что мы с ним здесь, вот нашли лазейку, чтобы как-то друг другу весточку слать. Мобильника у него там тоже нет. Иногда мама ходит к нему на свидания, после чего я уже узнаю о его самочувствии.» — также грустно объяснила Полина.
Несколько минут мы сидели рядом и думали о своих бедах. Вдруг, Поля подскочила со скамьи, несколько раз попрыгала и с радостью сказала:
«Так, не будем грустить! Мы должны на зло нашим врагам быть здоровыми! Сейчас будем делать зарядку, потом бегать по кругу, а затем, я тебя научу одному релаксирующему тренингу, называется — «дерево-живи»! Давай, вставай, мысленно сбрасывай тяжесть грусти со своих плеч! Сначала делаем наклоны головы, вперед-назад!»
Я с удовольствием присоединилась к Полиной зарядке, и мы не заметили, как пролетел час.
Бронь открылась, а Поля попросила конвойного: «Отведите, пожалуйста, нас последними в камеру, а то мы ещё пробежку не закончили.»
Конвойный согласно кивнул и обратно замкнул бронированную дверь прогулочного дворика. Мы пробежались пару кругов, и Поля научила меня тренингу «дерево-живи».
Делается это так. Нужно встать ровно, расставив ноги на ширине плеч, поднять руки высоко в небо. Закрыть глаза, представить, что руки — это крона дерева, ноги — корни, а всё остальное тело – это ствол дерева. Медленно раскачивать крону — руки из стороны в сторону, словно ветер качает. И прочувствовать, что и как испытывает дерево. Если появился какой-то образ, то не отпустить его, а просмотреть, как он трансформируется.
Когда я стала раскачиваться, то услышала Полин голос:
«Что ты чувствуешь, рассказывай!»
«В том месте, где у меня на руке ожог, как будто старая и тяжёлая кора. И мне тяжело этой стороной качаться на ветру.» — рассказывала я.
«Сбрось эту кору с себя, стряхни её!» — приказал Полин голос.
Я представляла, что стряхиваю эту безжизненную оболочку ветки.
«Теперь я вижу голую ветку без коры.» — продолжила я.
«Заставь себя, чтобы на этой ветке зародился новый листок!» — приказала Поля.
У меня легко это получилось.
«Листок открывается. В нём светящаяся личинка гусеницы. А нет, она становится бабочкой.» — продолжала делиться я эмоциями.
«Вселяйся в эту бабочку!» — быстро приказала Поля.
«Аааа, я начинаю взлетать!» — испуганно вскрикнула я и упала в объятия Полины.
Она восторженно и с любопытством смотрела на меня, поддерживая под руки. У меня кружилась голова.
«Только не говори, что я и в правду взлетела!» — полувопросительно сказала я.
«Твоя душа открылась и летает! Не зажимай её больше!» — посоветовала Поля.
«Ты знаешь, Полина, мне недавно в суде пришло озарение про одну сказку: Паук и бабочка. Я даже на каком-то листке сюжет набросала. А потом об этом забыла. Но та бабочка из сказки, очень похожа на моё сегодняшнее видение. Когда вернёмся в камеру, покажу тебе набросок сказки.» — сообщила я.
«Вот видишь, твоя душа тебе подсказала, что ты должна заниматься творчеством! – радостно воскликнула Поля, а потом немного подумав, серьёзным голосом добавила. — Кстати, ты не злись на Машку-Дизель. Она немного привирает, чтобы важнее казаться. Просто заигралась в тюремную игру. Он, этот Адам, ей на воле и нафиг не будет нужен! А тогда, когда ты дралась с лесбиянками, она так за тебя переживала, что тарабанила в бронь и требовала, чтобы надзиратели бежали к вам в камеру и спасали тебя. Она всегда о тебе с уважением отзывалась.»
Дверь брони открылась, и я увидела своего земляка-надзирателя. Незаметно от Поли, я достала записку из носка и передала земляку. Когда мы зашли в камеру, Поля хитро улыбалась, словно говорила: «Я всё видела, но никому не скажу!» Я улыбнулась ей в ответ так, словно сказала: «Я тебе верю!»
«Вот она зашла, сейчас подойдёт к окну!» — недовольно прорычала Дизель.
Маша-Дизель стояла на своей шконке и переговаривалась с кем-то через открытое окно. Увидев меня, она недовольным голосом сказала:
«Подойди к окну, тебя Адам зовёт!»
«Скажи ему, что я его разлюбила!» — высокомерно произнесла я.
Дизель радостно захохотала. Потом высунулась в окно и нарочно громко, чтобы слышала вся тюрьма, прокричала:
«Адам!? Твоя «луноликая» просит тебе передать, что она тебя разлюбила!»
Из разных окон послышались смешки.
«Не зли меня, Дизель! Я сказал, позови её или твоей хате нужны проблемы?» — грозно прокричал Адам.
«Иди, сама ему скажи!» — довольным голосом позвала меня Дизель.
Подойдя к окну, я смотрела на силуэт Адама испепеляющим взглядом, растягивая слово на арестантский манер, с презрением произнесла ему:
«Гааавааари!»
«Как ты, любимая?» — удивлённо спросил Адам.
«Твоя любовь отныне не взаимна! Не беспокой меня больше! «Впоймал»?» — угрожающим арестантским тоном произнесла я и отошла от окна.
Дизель и все окружающие сокамерницы смотрели на меня с удивлённым восхищением.
«Маша, считаю, что мы не должны с тобою из-за мужиков ссориться. Давай жить дружно?» — обратилась я к Дизель.
«Девочки, по этому случаю, я сегодня сварю «солянку», и мы устроим праздник! Будем петь цыганские песни и танцевать! Ведь главней всего, погода в доме!» — радостно заверещала Маша-цыганка.
«Ага, только погода теперь будет нелётная и ожидается град, который пробьет крышу нашего дома. Думаете, Адам простит такое унижение? Давайте-ка, бабоньки «торпедироваться». А то, ой вижу, ой чую, ждут нас сегодня крупные неприятности и потери.» — последнюю фразу Дизель произнесла на цыганский манер.
Продолжение читайте в: Четвёртый круг чистилища или вымороченное признательное показание.
