67. Одиночка в тюрьме.


        Начало: 66. Последний день в камере с убийцами.

        Почему-то Всевышний постоянно испытывает нас. Прежде, чем дать нам необходимое или чего мы заслуживаем, он подвергает нас тяжёлым испытаниям и страданиям.

        Так, пережив мучительные унижения и избиения, меня поместили в одиночную камеру.

        Многие считают, что в одиночной камере можно сойти с ума без общения с другими сокамерниками. Но для меня, одиночная камера была спасением от пыток и неслучайных сокамерниц (23. Методы пыток в тюрьме. ; 26. Неслучайные ситуации, сокамерники и друзья в тюрьме.). Теперь, я считала, что тюремщики не смогут выполнить заказ с воли, чтобы устранить меня, как обещал следователь.

        Каждый день, когда я просыпалась и обнаруживала себя в одиночной камере, меня не покидал страх, что эта райская жизнь сегодня может закончиться. Начальник не обозначил сроки содержания меня в одиночке, и я каждый день боялась, что с наступившим новым днём меня опять начнут «отрабатывать» — физически или психологически пытать.

        На второй день моего одиночного содержания, пришла тюремная канцелярша. Она зачитала постановление о дате судебного заседания.

        «Распишитесь, что Вас уведомили?» — спросила она.

        «Да.» — ответила я, чем удивила её.

        В то время, когда я была в одной камере с убийцами, я отказывалась расписываться за документы из суда. Таким бойкотированием, надеялась, что моим друзьям станет известно о том, что я нахожусь в опасности.

        «Как только наказали, поместив в одиночку, сразу покорнее стала?» — язвительно сказала мне тюремная канцелярша.

        Я расписалась за постановление и присела на корточки перед карманом брони, чтобы через «кормушку» внимательно рассмотреть и запомнить эту канцелярскую работницу.

        Не знаю, что выражал мой взгляд, но она испугалась.

        На третий день, я решила выйти на утреннюю прогулку в тюремный дворик. Заранее я написала «малявы» для арестанта Адама и земляка-тюремщика. Меня сопровождал неизвестный мне конвойный.

   Как только я заметила на одном из проходов своего земляка-тюремщика, то сопровождающий меня надзиратель, грозно рявкнул на коллегу:

        «Немедленно зайдите за ограждение! И пока мы не пройдём, не выходите!»

       Земляк-тюремщик выполнил приказ и когда, я проходила мимо зарешётчатого отсека, то он отвернулся от меня.

   Сопровождавший конвойный завёл меня в прогулочный дворик, в котором я ни разу до этого не была. Осмотревшись, я была в радостном изумлении.

    Здесь были четыре спортивных тренажёра. Впервые за время в тюрьме, я с удовольствием провела утреннюю прогулку. Игнорируя боль в ребре и почках, я выполняла упражнения на тренажёрах, вспоминая, как год назад посещала известный спортивный комплекс. Тогда ещё год назад, я страдала от своих 65 килограммов, изнуряла себя на тренажёрах и комплексом диет. Сейчас же, почти за восемь месяцев тюрьмы при моём росте 167 см, я весила меньше 50 кг. Ещё в первый месяц тюрьмы я сбросила десять килограмм, на нервной почве из-за переживаний. После драки с розовыми лесбиянками и ада в некурящей камере, я сбросила ещё 10 кг. Сейчас мой вес едва дотягивал до 45кг. На днях мой сыночек передал мне новый спортивный костюм от «Adidas» размер значился XS, костюм свободно на мне болтыхался. Поэтому, я поставила себе задачу поправиться и накачать мышцы.

   В этот день мне не удалось передать малявы.

   Сыночек каждый день передавал мне через передачку и тюремный магазин всякую вкуснятину. Также усиленно меня откармливали и тюремной диетической баландой. За время, проведённое в тюрьме, такую баланду считали праздничной, давали её дважды: на Новый год и Пасху. Сейчас же, эту еду мне давали каждый день. На завтрак – молочная каша, масло сливочное, сгущённое молоко, яйцо, творог и кисель; на обед – борщ или суп с мясом, на второе – гарнир с мясом, салат и чай; на ужин – овощное рагу и рыба; перед отбоем – горячий хлеб и пачка молока.

   Все решили меня откормить, особенно заботилась обо мне одна из продольных — Аллочка. Она требовала от баландёра, чтобы он накладывал мне двойную порцию.

   Так проходила первая неделя моего содержания в одиночной камере: утренняя прогулка в дворике с тренажёрами и усиленное питание. Общения не было никакого и ни с кем. Даже баландёр, который всегда со мною радостно общался, когда я была в других камерах, теперь же был натянут, а когда я расспрашивала его о новостях, то сразу же убегал от кармана. Продольные тоже со мною отмалчивались, только раз в час спрашивали у меня о моём самочувствии и каких-либо просьбах.

   После отбоя каждую ночь, я слышала, как с соседнего корпуса нижнего этажа под больничкой, парень – дорожник кричал номер моей камеры:

   «Один, девять, пять? Один, девять, пять! Ставь дорогу!»

   Но я игнорировала этот призыв, и укрывшись с головою одеялом, заставляла себя спать.

   На восьмой день, ко мне на свидание пришёл взволнованный сыночек. Он обрадовался, когда узнал, что меня перевели в одиночку. Я ему рассказала, что надзирательница забрала из камеры радио и вентилятор, а также запретила мне ставить дорогу и общаться через окно с арестантами, поэтому не могла прошедшую неделю разговаривать с ним по мобильнику. Сыночек пообещал, что через посылку вышлет мне радио, вентилятор и чайник, а также журналы и книги. Я предполагала, что меня опять не вывезут в суд, поэтому попросила сына созвониться с арестантом Адамом и передать ему, что меня поместили в одиночную камеру. Я продиктовала цифры, и сыночек написал номер телефона Адама на своей ноге. Расставались мы в этот раз не с тяжёлыми сердцами, потому что надеялись, что чёрная полоса моей жизни в тюрьме закончилась. 

   Когда конвойный сопровождал меня обратно со свидания, то на нижнем этаже меня перехватила продольная Аллочка.

   «Я сама её доведу до камеры!» — улыбаясь, пообещала она конвойному.

   На вопросительный взгляд конвойного, я утвердительно кивнула. Поднявшись на один пролёт, продольная шёпотом сказала мне:

   «Почему ты не ставишь дорогу? Начальник тебе разрешает.»

   «Василиса сказала, что начальник передумал и запретил.» — также шёпотом ответила я.

   «Она врёт. И кто-то ещё распускает слухи, что мужской корпус твою камеру собирается «красной» обозначить. Если это случится, то тебя могут лишить привилегий и одиночной камеры.» — негромко добавила продольная. (О красных камерах здесь: Красные камеры и камеры бсников в СИЗО. )

   «Аллочка, а ты знаешь, кто за меня просил, чтобы я была в одиночке?» — негромко спросила я.

   Продольная резко остановилась и удивлённо на меня посмотрела.

   «Ты не знала, что мужской корпус из-за тебя бунт устроил, а их также мужские зоны поддержали?» — спросила она.

   «Я думала это слухи. А кто такой «Медведь»?» — всё также шёпотом ответила я.

   Аллочка отодвинулась от меня. Она смотрела на меня расширенными глазами так, как будто я произнесла, что я – ядовитая змея.

   «Пойдём быстрее! Кто-то снизу поднимается. Как-нибудь на днях поболтаем, завтра у меня ночная смена. Ах, чёрт, к тебе же нельзя подходить. Тогда, послезавтра, после ночной смены, на утренней проверке.» — поторопила меня продольная.

   «А почему ко мне нельзя подходить?» — непонимающе спросила я, следуя по ступенькам за конвойной.

   «Да не к тебе, а общаться с тобою нельзя через карман. Управа свою видеокамеру повесила на коридоре, как раз, напротив твоей камеры. А ты не видела, вчера её вешали?» — объяснила Аллочка.

   Мы как раз уже зашли на коридор моего этажа, и я только сейчас увидела на стене среди искусственной икебаны спрятанную видеокамеру.

   Когда мы подошли к камере, то продольная громко спросила у меня:

   «Как самочувствие? Есть жалобы или пожелания?»

   «Позовите пожалуйста надзирательницу Василису.» — попросила я Аллочку.

   Спустя несколько минут пришла и тюремщица Василиса. Но она не зашла в камеру, а открыла карман и спросила:

   «Вы меня звали, что случилось?»

    «Пригласите ко мне библиотекаря. Вы забрали у меня радио, не приносите газеты. У меня в камере нет телевизора. Тогда, хотя бы пусть библиотекарь принесёт мне книги, которые я у него заказывала.» — заявила я.

   «Я разговаривала с библиотекарем, он сказал, что таких книг, которые Вы заказали, у него нет. А если Вам не хватает общения, то можете переписать заявление и попросить начальника тюрьмы о переводе в общую камеру, где есть телевизор и радио.» — очень доброжелательно ответила надзирательница.

   «А, Вы, всё же передайте библиотекарю, чтобы он пришёл, мы с ним подберём мне книги. И странно, что за неделю он ни разу ко мне не пришёл, а начальник уверял меня, что библиотекарь обходит камеры раз в неделю.» — таким же доброжелательным тоном ответила я тюремщице.

   «Это всё?» — спросила она.

   «Нет. Вы обещали, как только у вас появятся предметы для уборки в камере, то выдадите мне. Из управы ещё не поступили швабры, вёдра и тому подобное?» — ещё более лилейным голосом спросила я тюремщицу.

   «Ой, я забыла про Вас. Сейчас всё принесу!» — спохватилась тюремщица.

   Спустя несколько минут, в моей камере были книги Т. Драйзера и Дж. Лондона, которые я заказывала у библиотекаря. А также, в камере появились новое ведро, бак, тазик, швабра с ветошью, веник и порошок.

   В этот вечер, никто с мужского корпуса не кричал номер моей камеры для постановки дороги, и я испугалась, что мою камеру действительно зачислили в «красные».

   Я посмотрела на своё отражение в зеркало, правая сторона лица была ещё сине-зелёного оттенка. Я несколькими слоями нанесла тональный крем, но синяк всё равно было видно.

   За несколько минут до отбоя, я постучала в карман брони и попросила у надзирательницы ножницы.

   Распустив волосы, я обрезала волосы каскадом так, чтобы боковые части были, как стрижка-каре, прикрывающие лицо. Также умудрилась и сделать объёмную чёлку, чего никогда не получалось на свободе. Причёска получилась, как от профессионального парикмахера, вот уж по истине: как прижмёт, так любому выучишься.

   Возвращая ножницы, я громко попросила продольную – надзирательницу:

   «Передайте дежурному по тюрьме, чтобы проконтролировал мой завтрашний утренний выезд в суд. У меня завтра в суде важный свидетель должен давать показания! И моё присутствие при допросе просто необходимо! Сотрудники СИЗО не будут же препятствовать моему выезду в суд?»

   «А Вы откуда знаете, что важный свидетель завтра будет давать показания?» — поинтересовалась продольная Галина.

   «Сегодня днём ко мне на свидание сын приходил, он и сообщил. Ему об этом в суде сказали, когда судья разрешение на свидание подписывал.» — убедительно соврала я.

   «А почему судья так часто выдаёт Вашему сыну разрешение на свидание? Если не ошибаюсь, то я неделю назад Вас со свидания забирала.» — неожиданно спросила продольная Галина.

   «Возможно, судья испытывает угрызение совести, что не изменил мне меру пресечения и держит меня невиновную в тюрьме!» — растерявшись, ляпнула я.

   Сейчас, когда я знала об уфсиновской видеокамере, то понимала, что все разговоры со мною контролируются. И прежде, чем что-то сообщить продольным, я должна всё взвесить и продумать.

   До утра я так и не смогла заснуть, молила Бога, чтобы меня вывезли в суд. Потому что я предчувствовала, что эта поездка будет для меня очень важной, в плане моего содержания в тюрьме.

   Продолжение: 68. Предупреждён — значит вооружён или, когда ломаешь тюремную интригу.

   А это скан чека из тюремного магазина.(случайно у сыночка сохранился)

Поделиться ссылкой:


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

При написании комментария можно использовать функции HTML:

<a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>