79. Пытки холодом.

   Начало 78. Осенняя отработка арестантов.

   Когда-то ГУЛАГ разработал схему пыток – «отработок» арестантов, эта схема действует и по настоящее время! (23. Методы пыток в тюрьме.) читать про ГУЛАГ здесь: Женская тюрьма глазами узниц ГУЛАГА.

   Массовые пытки холодом в осенне-зимний период. Для чего это нужно администрации тюрьмы? (Высказываю сугубо своё мнение из наблюдений и ощущений этими пытками.)

   Пытки холодом ведут к массовым эпидемиям простудных заболеваний в тюрьме. Нет, тюремщики морозят до болезней арестантов не с целью обогатить фармацевтические компании, это делается с более глубокой подстёжкой. В период болезней, арестанты не могут отстаивать свои права из-за слабости тела и духа. В такие периоды тюремная канцелярия вздыхает от облегчения – снижаются заявления и ходатайства арестантов из тюрьмы в суд. В это же время начинается экономия ресурсов в тюрьме: отключение горячей воды, а в дневное время суток – отключение света. Ухудшается питание тюремной баланды. Убеждая арестантов, что-то из-за отключения света, тюремной кухне не на чем было приготовить пищу — баландой кормят дважды в день: на завтрак каша из пшена с шелухой и камешками, а на ужин похлёбка из замороженного картофеля. Из-за отключенного днём света, даже своим кипятильником или чайником не согреешь чифирчику, чтобы согреться.

   А когда арестант голодный, замёрзший, да ещё простужен – ему нужно только одно: укутаться в одеяло и уснуть.

   Итак, я, как и все арестанты по тюрьме, дрожала от холода и поднимающейся температуры. Дождь лил второй день подряд. Из-за того, что на окнах не было стёкол, вода лилась водопадом с подоконника на пол тюремной камеры. Я решила, что до вечера не буду на полу собирать воду, вдруг, приедет какая-нибудь проверка, пусть посмотрят в каких условиях приходится «сидеть».

   Продольный «Викторович» ходил по женскому корпусу и сообщал, что из-за выключенного света и воды (холодную тоже отключили), обеденной баланды не будет.

   От холода руки немели, но я опять взялась за ручку и написала заявление на начальника СИЗО с просьбой вставить в окно моей камеры стёкла. Отдавая заявление продольному «Викторовичу», я попросила его вызвать мне тюремного врача или фельдшера, чтобы они зафиксировали мою болезнь. Очень быстро пришёл молодой парень-фельдшер. Он выдал мне градусник, сам не заходил в камеру, а стоял на продоле в сопровождении конвойного.

   «Скажите, а почему Вы не обходите камеры и не измеряете в них температуру воздуха и влажность?» — обратилась я к фельдшеру.

   Фельдшер и конвойный рассмеялись в один голос.

   «Если хотите, я замеряю температуру воздуха в вашей камере. Чуть позже принесу комнатный термометр.» — насмеявшись предложил фельдшер.

   После этого, медик изучил термометр, который показывал, что у меня температура 39С. Вручил мне пластинку парацетамола и ушёл.

    Через какое-то время пришёл конвойный из больнички и принёс комнатный барометр. Во время измерения температуры в моей камере, я находилась на продоле под присмотром продольного «Викторовича».

   «Когда-то, в каждой камере висели термометры, но у некоторых заключённых с головою не всё в порядке, они разбивали их и глотали.» — сказал тюремщик.

   «Не удивилась бы, узнав, что их насильно заставляли глотать эти термометры.» — со злостью произнесла я.

   Викторович резко повернулся ко мне и не отрываясь от моего лица, смотрел на меня не моргая.

   «Если, Вы, считаете, что я одобряю некоторые методы своих коллег, то ошибаетесь. Лично я, никогда не был участником таких пыток и следил, чтобы в мои смены дежурств, заключённые-активисты тоже такого не совершали. Не надо всех грести в одну охапку, среди нас тоже есть порядочные люди. И уж, Вы, точно должны были в этом убедиться!» — яростно заявил он.

   Я удивлённо взирала на раскрасневшегося тюремщика.

   «И в чём же я должна была убедиться? После того, как меня хотели ваши-активистки убить, меня запихнули в хату к отмороженным убийцам? А потом решили заселить в одиночку, в надежде, что я сойду с ума?» — также яростно наехала я на тюремщика. (подробнее об «активистках» и «камере убийц» в главах 3 и 4 с 51. Состав некурящей хаты №184. по 66. Последний день в камере с убийцами.)

   «Вы, не правы! В одиночку мы Вас поместили, чтобы спасти вашу жизнь!» — смущённо сказал Викторович.

   «Как же! Спасти жизнь! Почему же, меня морозят в этой камере, без стёкол? А я заболела, у меня вот сегодня температура 39 градусов? Хотите, чтобы я от болезни и холода быстрее загнулась? У меня даже одеяла нормального нет, чтобы закутаться!» — не выдержав, я громко разрыдалась.

   «Но почему, Вы, раньше молчали? Почему только сегодня написали заявление? Надо же было раньше заявлять, а не тянуть до таких холодов!» — упрекнул Викторович.

   «А я и раньше уже писала заявления, но реакции никакой!» — продолжала я рыдать на продоле под видеокамерой ФСИН.

   «Тринадцать градусов!» — объявил выходящий из камеры конвойный из медчасти.

   «Вот видите! Как можно выздороветь в таком холоде?» — продолжая рыдать, я зашла в камеру.

   Достав из-под шконки пакет с зимней одеждой, я вытащила пуховик и одела его. Телу сразу стало теплее.

   Загремели засовы и в камеру зашли козлятники в сопровождении Викторовича, который нёс два чёрных шерстяных одеяла. Приняв с благодарностью от тюремщика одеяла, услышала за своей спиною голос парня-козлятника:

   «Да тут целое озеро набежало, к окну не подойти!»

   «Я не могу постоянно собирать воду. Я болею, у меня высокая температура. А в кране даже холодной воды нет, чтобы после уборки вымыть руки!» — жалуясь и оправдываясь, объяснила я заключённому из хоз.отряда.

   «Где у Вас тряпка и ведро для пола? Я сам сейчас соберу воду.» — предложил козлятник.

   Дождевой воды собрали два с половиной ведра. После этого, один из тюремщиков, сварочным аппаратом, отрезал на комнатной оконной решке железяки, после чего, эту решку открыли для доступа к рамам.

   Но я не успела порадоваться, сейчас никто не собирался ставить оконные рамы, козлятники пришли замерить створки окна, чтобы найти на складе снятые стеклопакеты.

   «На складе стоят окна со всего корпуса, некоторые не подписали из каких они камер. Мы уже два дня ищем ваши рамы с окна, но не находим. Сразу же за Ваше окно взялись, как приказал начальник. Вот сейчас, Викторович посоветовал, найти окна по замерам.» — отчитался один из козлятников.

   «А вчера, продольная Людмила заявляла, что когда весной снимали рамы с этого окна, то они развалились тут же в камере.» — сообщила я парням из хоз.отряда.

   «Но теперь по этим размерам, мы сможем из других рам переделать их под Ваше окно.» — негромко сказал взрослый сварщик-козлятник.

   Я быстро подбежала к полочке, где у меня лежали сигареты и пакетики с кофе, которые заранее расфасовала, чтобы «платить» за тюремные услуги. Взяв две пачки сигарет «Дт» и по пакету кофе с сахаром, вручила сварщику.

   «Мальчики, прошу вас, ускорьтесь. Хорошо?» — попросила я козлятников.

   «За пару дней постараемся сделать. А если Василисы не будет, то сделаем быстрее. Лучше бы попасть в смену нашей подруги Аллочки, когда будем ставить рамы.» — последнюю фразу сварщик сказал шёпотом, что было слышно только мне.

   Так, я узнала, кто из хоз.отряда «работает» на моего земляка-тюремщика Диму. Я кивнула головою сварщику, давая понять, что «словилась».

   Когда я осталась одна в камере, мне уже было не так отчаянно грустно, теперь я знала, что начальник СИЗО всё также «присматривает за мною» и не игнорирует мои просьбы. А когда через несколько минут включился свет, стало ещё спокойнее. Радио тихо играло лирическую музыку на «9 волне», а я, выпив таблетки от температуры, завалилась на шконку под два колючих новых одеяла. Мысль, что через несколько дней в камере не будет стоять осенний холод, тоже согревала мой больной организм.

   Через два дня, когда я отчаянно боролась с простудой, бронь камеры отворилась и под пристальный взгляд продольной Людмилы, в камеру зашли «козлятники». Сварщик был угрюмым, его сопровождал «старший козёл» из хоз.отряда.

   «Что-то никак не найдём Ваши рамы. Вот, решили замерить окно, чтобы по этим размерам искать нужные.» — радостно сообщил старший козлятник.

   «А вот в прошлую смену, эта продольная заверила меня, что весною с этого окна рамы развалились при их снятии. Значит, нет смысла их искать! Давайте, я сегодня напишу официальный запрос на начальника СИЗО, чтобы он выяснил у вашего завхоза, куда делись рамы с этого окна и почему так долго не находятся? А через два дня мне ехать в суд, там я попрошу адвоката выйти на надзорную инстанцию, чтобы они выехали с осмотром камеры, в которой меня содержат. Ваш завхоз Василиса, наверное, в календарь не смотрит, а в нём через несколько дней уже октябрь, а там и 15 число, когда официально начинается отопительный сезон. Хотите попрошу своего адвоката выяснить, при какой температуре в камерах должны включать отопление в тюрьме?» — по-очереди, смотря на «шестёрок Василисы», я хриплым голосом обратилась к старшему козлятнику и продольной Людке.

   «Я думаю, что ещё до Вашего выезда в суд, здесь будут стоять рамы со стёклами! Иваныч, что можно придумать?» — заявил старший козлятник, обращаясь к сварщику.

   «Иваныч» глянул на меня, сдерживая улыбку и лениво ответил:

   «Ну, можно было бы, конечно из старых и ненужных рам, подобрать по размерам подходящие. Но на это всё нужно время, а меня, ты же знаешь, Василиса заставила на нижних этажах устанавливать рамы!»

   «Я сейчас же, поговорю с Василисой и уговорю её, чтобы тебе выделили день, чтобы найти подходящие рамы к этому окну! Тем более, если начальник узнает, что мы в эту камеру до сих пор не установили стёкла, мне достанется!» — грозно заявил старший козлятник.

   Мы со сварщиком незаметно и хитро переморгнулись. Я понимала, что Василиса могла специально загрузить работой «столяра и сварщика», лишь бы как-то «нагадить мне».

   Неожиданно в проёме появился конвойный из корпуса, где проходят следственные действия или свидания с адвокатами.

   «Я за Вами! Ваш адвокат пришёл к Вам на встречу.» — объявил конвойный мне.

   «Ой, ну как же вовремя! Видимо, адвокат почувствовал, что надо меня раньше посетить и выяснить, как тут меня морозят!» — угрожающе объявила я, глядя на продольную Людмилу.

   Лицо тюремщицы побледнело, она выгнала из камеры козлятников, и оставив меня наедине с конвойным и открытой бронью в камеру, умчалась прочь.

   «Куда эта побежала? У меня нет ключей, чтобы замкнуть камеру. Вы долго будете собираться?» — растерянно произнёс конвойный.

   «Нет. Только схожу в туалет. И можно будет идти.» — сказала я.

   Спустя несколько минут мы стояли вдвоём с конвойным на продоле и ждали возвращения продольной Людмилы с ключами. Она явилась только минут через десять. Подошла к нам запыхавшаяся и объявила:

   «Василиса сейчас приказала столярам из хозотряда, чтобы они сегодня сделали из других рам для твоего окна. Сегодня же они и будут их устанавливать!»

   «Ну, если это так, то я сейчас не буду ничего сообщать моему адвокату. Но если же вы меня обманете, то через три дня, в суде, попрошу адвоката подключить надзорников!» — смилостивилась я.

   Конечно же, я не собиралась ни о чём сообщать адвокату. Зачем метать бисер перед человеком, который еле сдерживает свою неприязнь ко мне. Ещё и неизвестно, кому он на самом деле служит: моим конкурентам или моим врагам-следователю с прокуроршей.

   Когда конвойный завёл меня в комнату к адвокату, то тот начал быстро тараторить, объясняя, чем вызвано его отсутствие в судебном заседании.

   «Не успел к началу заседания. Был в структуре судебной системы и в тот день смог добиться через свой адвокатский запрос, чтобы мне выдали справку, что те двое «лже-потерпевших» в тот момент неслучайно оказались в Вашей фирме, а уже являлись сотрудниками суда и действовали вне закона. Эти «потерпевшие» в суде заявляли, что на тот день не были официальными представителями, а устроились работать в судебную систему только через две недели после происшествия. По протоколу суда, они также заявляют, что третью потерпевшую и их коллегу Б-цкую тогда ещё не знали, но мне через знакомого удалось достать биллинг разговоров между ними в тот день. О чём я готов заявить в суде. Также, к заседанию будет готова и справка из структуры о приёме на работу этих двух лжепотерпевших-понятых.» — выдохнул адвокат.

   «Но я не раз ходатайствовала в суде, чтобы сделать биллинг и детализацию звонков между потерпевшими и следователями, как до мнимого моего нападения, так и после. Но судья отклонил мои ходатайства. Почему Вы думаете, что сейчас он согласится удовлетворить запрос о биллинге? Ваш-то, получен незаконно?» — задумчиво спросила я.

   «Но тогда, не было косвенных доказательств. Сейчас же, у нас будет справка, что потерпевшие незаконно находились в Вашей фирме и можно будет опять поднимать заявление о рейдерском захвате фирмы с участием представителей власти. Только нам пока не надо открывать карты и сообщать, что у нас есть справка из их структуры. Давайте повторно вызовем потерпевших и их начальника-свидетеля в суд для допроса, после чего предъявим эту справку суду и этим лже-заявителям.» — убеждал меня адвокат.

   «Не понимаю, зачем повторно их допрашивать, ведь в предыдущих показаниях они уже дали лживые заявления. А если уже есть такое доказательство из отдела кадров, почему просто не предъявить эту справку судье? И всё, пусть заводят дело о ложном доносе.» — сомневалась я.

   «Понимаете, чтобы в дальнейшем в апелляционном порядке, эти люди не заявили, что хотели раскаяться из-за ложных показаний, но их никто не вызывал в суд повторно для допроса, суд может встать на их сторону и отправить дело на новое рассмотрение. И тогда, ещё не известно, как поступят с вашей свободой, ведь Вас могут обратно заключить под стражу, на время пересмотра дела.» — адвокат говорил верно, наша судебная система творит такие чудеса, что, если бы Европейский суд пересматривал бы абсолютно все уголовные дела, европейские судьи сошли бы с ума.

   «Хорошо, давайте последуем теперь по Вашему плану, меня беспокоит только, что эти потерпевшие будут опять затягивать явку в суд, как ранее. И мне придётся годами сидеть здесь, ожидая их появления.» — вздохнув, грустно заявила я.

   Адвокат как-то странно на меня глянул, но мой болезненный мозг не сильно заострил на этом внимания.

   «Как Ваше самочувствие? Выглядите очень больной! Вам предоставляют лечение, выдают таблетки? Как Вас, вообще содержат в камере? Вам нужно моё вмешательство, может быть пригласить к Вам общественников?» — заботливо обратился ко мне адвокат, хотя его глаза говорили обратное, но мой мозг опять это уловил только вскользь.

   «Да, тюремная больница лечит в силу своих возможностей. На сегодняшний день помощь наблюдателей не нужна, потом будет видно.» — ответила я уклончиво, потому что знала, что «в тюрьме везде уши».

   «Не буду Вас тогда здесь морозить. До встречи в суде!» — распрощался со мною адвокат, его глаза выражали хитрость и акулий взгляд. О том, что я хотя бы погрелась в следственной комнате, вслух не произнесла.

   А вот над странным взглядом адвоката, я размышляла обратную дорогу до камеры. Но и опять, воспалённое сознание не давало трезво оценить встречу с ним.

   Усталость ломила организм, ноги подкашивались, от высокой температуры и слабости качало, как на палубе. Когда я зашла в камеру, то сразу повалилась на шконку и провалилась в болезненный сон.

   Проснулась от мужских голосов: козлятники заносили в камеру деревянные рамы со стёклами.

---

Пожертвовать на развитие сайта

(Donate to the development of the site):

QIWI: qiwi.com/n/BEF05

           ЮМoney: https://yoomoney.ru/to/4100115451834240

---

   Продолжение: 80. Последняя встреча с арестантом Адамом.

Поделиться ссылкой: