61. Живучая как кошка.

  

Начало: 60. Ад в некурящей камере.

   Откуда-то из тумана я услышала знакомый голос тюремщицы:

   «Почему она на полу?»

   «Ольга Васильевна, а почему Вы так рано заступили на смену?» — послышался испуганный голос Лизки.

   Я открыла глаза и увидела надзирательницу Ольгу Васильевну, она возвышалась надо мною и изучающе осматривала меня.

   «Пойди и вызови сюда опера!» — приказала она продольной, которая прошедшей ночью дежурила в пьяном состоянии.

   «Ты можешь сама подняться? И хватит мне лыбиться!» — по-доброму рявкнула надзирательница на меня.

   Я была счастлива видеть эту тюремщицу, которая, не смотря на строгость и беспринципность, была одной из уважаемой мною тюремщицей. (8. Как празднуют Новый год в тюрьме  ; 38. Кровавая драка с Розовыми пантерами.).

   «Выведите меня из этой камеры, пожалуйста! Я об этом прошу уже неделю!» — со стоном от боли, вставая с пола, попросила я.

   В дверях показался ночной опер — Лысый, он разочарованно посмотрел на меня и на сокамерниц.

   «Я сам отведу её к врачу. Там же напишешь заявление, кто так тебя разукрасил.» — недовольно заявил Лысый.

   Мне было всё равно кто и куда меня поведёт, лишь бы поскорее выйти из этой камеры. Опер молча сопроводил меня в соседний корпус, где половину этажа занимали медицинские кабинеты. Там он меня закрыл в «раколовке» на продоле и ушёл искать врача.

   От слабости я села на пол в клетке. Очень сильно болело в левой грудине, в области почек, весь низ живота, а в голове гудело.

   «Зачем же Вы сели на холодный пол?» — услышала я рядом с «раколовкой» голос тюремщика Редькина.

   Я посмотрела на него с ненавистью.

   «Боже! Да у Вас всё лицо разбито! Почему же, Вы, ни в какой камере не уживаетесь?» — ехидно спросил тюремщик.

   «Не уживаюсь? А разве не Вы прошлой ночью дали этим мразям наркоту, как премию за то, чтобы они меня «отработали»? Я видела Вас, когда Вы отдавали Лизке «колёса»!» — смело и с вызовом, ответила я.

   Лицо Редькина мгновенно изменилось, стало угрожающим и опасным. В этот момент к нему подошли тюремный врач и опер. Втроём они зашли в соседний с «раколовкой» кабинет, не закрыв двери.

   «Живучая, как кошка!» — раздался из кабинета голос опера Лысого.

   «Не говори! Что с нею будем делать? Может в карцер её спустим?» — ответил ему Редькин.

   «А если из Управы приедут? Они в первую очередь по карцерам сейчас ходят.» — ответил Лысый.

   «Придётся её к убийцам поместить. Туда, как Управа, так и другие боятся заходить, только в глазок заглядывают. Да, спрячем её туда! Убийц предупрежу, чтобы её к брони не подпускали. Дороги у них в хате нет, так что, она никому не сообщит через маляву о произошедшем.» — радостно объявил Редькин.

   Тюремщик вышел из кабинета и сказал мне:

   «Проходите в кабинет, врач осмотрит Вас. Но, в связи с опасной Вашей статьёй, мы с оперативником будем присутствовать при осмотре.»

   Я зашла в кабинет и сказала:

   «Я разденусь только в присутствии женщин-врачей. Можете записать в карточку мои жалобы: у меня внутреннее кровотечение, отбиты почки, сломано левое ребро и что-то с головою, возможно сотрясение.»

   Все трое громко рассмеялись мне в лицо.

   Я приподняла футболку и показала левую сторону грудной клетки, которая уже была синей.

   «Возможно, это просто ушиб! Днём сделаем рентген и узнаем. А кровотечение, возможно, Вы приняли за регулярную менструацию.» — перестав смеяться, сочувственно сказал тюремный врач.

   Я с трудом села на кушетку, приподняла левую ногу и выжала из левой штанины спортивных брюк кровь. После этого, точно также выжала и из правой штанины. Две небольших лужицы крови остались на полу. Врач и двое тюремщиков задумчиво переглядывались.

   «Вас сейчас отведут в камеру, чтобы Вы приняли горизонтальное положение, под ноги положите подушки. Я дам Вам с собою кровоостанавливающие таблетки, пейте по таблетке, через каждый час. Вечером я посмотрю результат рентгена и Вас.» — грустно сказал врач.

   «Пойдёмте, отведу Вас на женский корпус.» — недовольно сказал Редькин.

   Когда мы спускались с этажа больницы, то на нижнем этаже стояла небольшая группа арестантов в сопровождении тюремщиков и кинологов с собаками. Увидев меня, у всех было сочувствующее и удивлённое выражение на лицах.

   «Братья, передайте «Деду», что я не поеду в суд и меня хотят спрятать в камеру с убийцами!» — прокричала я арестантам.

   «Замолчи! Кто такой «Дед»?» — схватил меня за плечо надзиратель Редькин.

   «Э, сука, убери от неё руки!» — закричали арестанты.

   «Чего вы стоите, уводите заключённых!» — закричал Редькин на конвойных.

   «Луна, я «впоймал»!» — крикнул кто-то из толпы арестантов.

   Я с облегчением вздохнула, теперь я знала, что мои друзья получат от меня сообщение. Кто такой «Дед», было известно только единицам из порядочных арестантов мужского корпуса.

   Когда мы зашли в женский корпус, то Редькин сказал мне:

   «Сейчас я заведу Вас в камеру, чтобы Вы собрали свои вещи для перевода в другую камеру. А потом лично отведу в другую камеру.»

   Я резко остановилась и посмотрела на него с недоверием.

   «Я больше не зайду в 184 камеру! Все мои вещи на мне. Остальное мне не нужно. Можете меня закрыть в раколовку, потому что я, пока не переговорю с дежурным по тюрьме или начальником, ни в какую камеру не зайду!» — объявила я.

   «Ну, что же, сидите до вечера в раколовке!» — заявил тюремщик и закрыл меня на одном из этажей женского корпуса.

   Я села на грязный пол и, положив голову на колени, заплакала. Через какое-то время протарахтела рядом тележка баландёра. Затем, конвойные стали выводить арестанток на прогулку, весёлые голоса женщин умолкали, когда они проходили мимо «раколовки» и меня в ней. Зазвенели ключи, и кто-то открыл дверь клетки.

   «Выходите, пройдёмте в кабинет, и Вы подробно опишите, что произошло этой ночью.» — голос Редькина уже не был таким ядовитым, как некоторое время назад.

   «Лично Вам, я ничего не собираюсь писать!» — ответила я, не поднимая голову с колен.

   «Выходите из клетки, я переведу Вас в наш кабинет, пока дежурный не решит, в какую камеру Вас заселить.» — потребовал Редькин.

   «А как же камера 182? Вы же обещали меня туда заселить вместе с женщинами, которые отказались быть в камере 181?» — я посмотрела с ненавистью на тюремщика.

   «Руководство тюрьмы считает, что Вы ужасный пример подаёте для других заключённых. Мы не поощряем арестантские бунты и создание женских группировок в тюрьме! Поэтому, те женщины находятся на перевоспитании в более подходящих камерах!» — сухо ответил Редькин.

   «Решили тех арестанток «отработать» так же, как и меня? Будьте же вы прокляты! А с Вами я больше никуда не пойду!» — прокричала я на весь этаж.

   В этот момент к нам подходил ещё один надзиратель, который часто меня конвоировал до автозака, когда я выезжала в суд. Он подошёл к клетке-раколовке и ужаснулся, глянув на моё лицо. Потом он посмотрел на Редькина и спросил:

   «Ты её собираешься в таком виде сейчас выпустить в суд?»

   У Редькина от удивления округлились глаза. Он повернулся ко мне и задал глупый вопрос:

   «Почему Вы вчера не предупредили меня, что Вам сегодня выезжать в судебное заседание?»

   «Волнуетесь, что сегодня мой адвокат отправит в ФСБ заявление, которое я ему передала в прошлое заседание?» — язвительно спросила я.

   В это самое время к нам приближался капитан, которого я несколько раз видела во время обходов тюрьмы с управой. Приблизившись, он скривил лицо, когда глянул на моё, затем спросил у Редькина:

   «Это из-за неё мужской корпус кипишевать начал?»

   «А, что там на мужском корпусе?» — испуганно спросил Редькин.

   «Пойдёмте в кабинет зайдём.» — приказ капитан.

   Через время, вернулся только капитан, за ним шла надзирательница Ольга Васильевна. Она возмущалась, почему меня не оставили в больничной камере, а поместили в клетку.

   «Посмотрите, весь пол в крови. Вы хотите, чтобы она «кони двинула» в раколовке?» — рявкнула на капитана надзирательница Ольга Васильевна.

   «Мы как раз решаем, куда её поместить. На больничке все камеры заняты туберкулёзниками! Редькин говорит, что начальник приказал поместить её в 179.» — недовольно ответил капитан.

   Оба молча посмотрели на меня и тяжело вздохнули.

   «Ваш Редькин постоянно врёт! Я не верю, чтобы начальник приказал поместить меня к отмороженным убийцам! Можете убить меня здесь, но я по собственной воле туда не пойду. Думаете, я не понимаю, что Вы добиваетесь, чтобы меня окончательно добили убийцы? Я слышала, как опер сказал утром Редькину, что я – сука и живучая, как кошка!» — истерично кричала я на весь этаж.

   Ольга Васильевна испуганно посмотрела на капитана.

   «Позвони начальнику и сам всё ему доложи! Тем более, у тебя на мужском корпусе бунт назревает!» — посоветовала она капитану.

   Он кивнул и ушёл. А Ольга Васильевна спросила у меня:

   «У тебя месячные? Откуда столько крови на полу?»

   «Нет. Они били меня ногами в живот и по почкам. Внизу живота и поясница ужасно болит.» — ответила я и опять расплакалась.

   «Сейчас сюда вызову врача.» — ответила она и здесь же на этаже, по стационарному телефону накричала на врача.

   В это самое время появился Редькин, он был в ярости.

   «Почему её до сих пор не завели в камеру 179? Сейчас сюда будут приводить с мужского корпуса на «видеоконференцию по апелляциям». Хотите, чтобы у них были доказательства для бунта?» — заорал он на Ольгу Васильевну.

   «Она отказывается идти в ту камеру. Не буду же я её туда тащить?» — возмутилась надзирательница.

   «Иди, открывай камеру.» — приказал Редькин, после этого он открыл раколовку, схватил меня за плечо, причиняя сильную боль и потащил к камере убийц 179.

   Я сопротивлялась и кричала на весь корпус:

   «Вы не имеете права! Я не пойду в камеру к убийцам! Аааааа.»

   Редькин затолкнул меня в камеру 179 и замкнул бронь. Я села около входа на пол и продолжила плакать.

   «Это тебя сегодня утром держали в раколовке, когда мы выходили на прогулку?» — спросил у меня женский голос.

   Я убрала ладони от глаз и увидела прямо перед собою трёх красивых женщин-убийц. Все они были разного возраста, но все трое испуганно и трагично смотрели на меня.

   «Тебя мусора избили?» — сочувственно спросила высокая женщина, похожая лицом на актрису Шэр.

   «Нет, не они. Но с их подачи.» — всхлипывая, ответила я.

   «Подонки! Ко мне завтра мама приедет на свидание. Я ей передам, чтобы она ко мне в камеру опять надзор вызвала. Пусть посмотрят в каком состоянии тебя сюда поместили. Ещё не хватало, чтобы твоё избиение на нас повесили.» — возмущённо сказала самая молодая из убийц с огромными голубыми глазами.

   «Ты зря нас боишься, не думай, что мы будем приказы мусоров выполнять! У нас видеокамера висит, вон над дверью, они нас самих отрабатывают: мы без дороги и без мобильников. Меня зовут Таня.» — грустно сказала третья убийца.

   «Проходи. Не бойся нас. Здесь ты в безопасности. Тебе нужна одежда, чтобы переодеться? Меня зовут Наташа, но девчонки меня дразнят «Шэр», говорят я на неё очень похожа.» — миролюбивым тоном сказала убийца.

   «А меня Даша зовут.» — сказала девушка с голубыми глазами.

   В этот момент открылась бронь и в камеру зашла Ольга Васильевна вместе с «козлятниками», которые принесли мои вещи из камеры 184.

   «Давай переодевайся и ложись, чтобы кровотечение остановилось.» — произнесла Ольга Васильевна.

   Я достала из сумки чистую футболку, бриджи и нижнее белье. Даша показала, как они принимают в туалете ванные процедуры. После чего, я со слезами и стонами от боли, смыла с себя кровь и грязь. Выйдя из туалетной комнаты, я подошла к зеркалу и ахнула.

   Моё лицо было отёкшим, наполовину синим, губа разбита, в обоих глазах лопнуты капиллярные сосуды. Меня накрыла истерика, я была изуродованной. Рыдая я легла на шконку, на которой была расстелена моя постель, и через какое-то время, опять провалилась в темноту.

   Продолжение: 62. Состав камеры №179. ; 63. Тюремный серпентарий. 

 

Поделиться ссылкой: