68. Тюремные интриги надзирательницы.
Начало: 67. Одиночка. Первая неделя в одиночной камере.
К шестичасовой утренней проверке я была готова, как никогда: на лице толстый слой тонального крема, на глазах модный смоки-айс, губы накрашены яркой помадой. Также не забыла и нарядиться в своё модное фирменное голубое платье с глубоким декольте, которое накануне вечером ушила.
Как я и предчувствовала, на проверку пришла делегация во главе с дежурным по тюрьме. Все рассматривали меня, но мужской пол надзирателей таращились не на моё лицо, а в вырез платья.
«Вас, прямо-таки, не узнать! Модная причёска и яркий макияж Вам очень к лицу. Правильно, что решили стать ярче, а то раньше выезжали в суд, как серая мышь.» — одобрил мой вид дежурный по тюрьме, который ещё неделю назад видел моё обнажённое тело в синяках (65. Молитва спасёт и от тюремных сплетен.).
«Так я буду выглядеть теперь всегда!» — ответила я любимой фразой из фильма «Служебный роман».
«Одиночное содержание пошло Вам на пользу! Мне передали, что Вам сегодня необходимо быть в судебном заседании. А как Ваше самочувствие? Внешне и не скажешь, что Вас недавно избили сокамерницы. Но не будет ли для нас сюрпризом такой выезд в суд, где Вы заявите о судебной экспертизе из-за побоев?» — спросил дежурный.
«Нет. Я не буду заявлять о том, что меня здесь пытали сокамерницы по чьему-то приказу. Об этом мы договорились и с начальником тюрьмы. Сегодня в суде очень важный свидетель будет давать показания, и я обязательно должна там присутствовать.» — принялась я убеждать тюремщика.
«Откуда Вам стало известно, что сегодня должен прийти в суд свидетель?» — допытывался дежурный по тюрьме.
«Вчера днём приходил мой сын на свидание, он же мне об этом и сообщил. А ему об этом сказали в суде, когда он брал у судьи разрешение на свидание.» — убедительно врала я, краснея под гипнотическим взглядом тюремщика.
Но толстый слой тонального крема и пудры скрывал мою красноту, как и синяк на лице. Дежурный ещё несколько минут посверлил меня своим жутким тюремным взглядом, после чего заявил:
«Мы сообщим начальнику тюрьмы о Вашей необходимости сегодня выехать в суд. Если он даст добро, то Вас вывезут.»
Делегация вышла, а я очень расстроилась, так как догадывалась, что начальник не разрешит выезда, пока меня не осмотрит врач. Я так была огорчена, что никак не могла придумать выход из этой ситуации.
Вчера продольная предупредила меня о том, что кто-то закручивает новую интригу против меня. И вечером уже эта интрига начала действовать, когда мужской корпус не предложил мне ставить дорогу. Значит, мою камеру могли зачислить, как «красную» и тогда от меня отвернутся все уважаемые арестанты тюрьмы. А если верить слухам, то благодаря арестантам меня вырвали из камеры убийц и поместили в одиночную камеру с душем и унитазом. (что из себя представляют красные камеры читать здесь: Красные камеры и камеры бсников в СИЗО.)
На грани нервного срыва, я стремительно расхаживала по камере. Открылся карман и баландёр весело объявил:
«Завтракать!»
От нервного переживания у меня не было аппетита, и я отказалась от завтрака.
Баландёр закрыл карман на брони, а я продолжила безумную ходьбу по камере.
Спустя несколько минут, карман брони опять открылся, и продольная Галина недовольным тоном спросила у меня:
«Почему ты отказалась от завтрака? Решила устроить голодовку? Какие требования выдвигаешь?»
Я непонимающе посмотрела на надзирательницу, но через секунду решила разыграть подсказанную тему о голодовке в свою пользу. Подойдя к брони, очень громко, чтобы хорошо было слышно на звукозаписи фсиновской видеокамеры, заявила:
«Меня не хотят сегодня вывозить в суд, а для меня это очень важно. Потому что должен прийти свидетель, который разъяснит о фальсификации против меня уголовного дела! Я не уверена, что адвокат правильно задаст те вопросы, которые разоблачат следователя и лже-потерпевших!»
«Я тебя правильно поняла? Ты объявляешь голодовку из-за невыезда в суд? Разве дежурный не пообещал, что выяснит у начальника о тебе?» — всё также недовольно спросила продольная.
«Да, я объявляю голодовку. И сейчас напишу официальное заявление на начальника тюрьмы!» — объявила я.
«Давай дождёмся решение начальника, а потом уже будешь писать заявления.» — попросила продольная.
Не знаю почему, но просительный тон этой надзирательницы, заставил меня окончательно принять решение.
«Нет. Я сейчас же напишу заявление о голодовке!» — очень громко крикнула я в открытый карман брони.
Тюремщица захлопнула карман, а я достала лист бумаги и написала заявление об объявлении голодовки с указанием причины. После этого, я подошла к брони и принялась в неё стучать, но продольная – тюремщица игнорировала мой стук и не подходила к моей камере. Тогда я стала давить на сигнальную кнопку-вызов, от которой в коридоре, над входом в камеру, загорается красная лампа. Через минуту, продольная открыла карман-кормушку на брони.
«Примите моё заявление об объявлении голодовки!» — громко заявила я, высунув из кармана-кормушки руку с листком.
«Не могла подождать, пока я сменюсь?» — недовольным шёпотом произнесла тюремщица Галина, забирая моё заявление.
Через десять или пятнадцать минут, у меня в камере была та же делегация, что и в шесть утра, только к ним присоединилась и надзирательница Василиса. Все смотрели на меня с нескрываемой злобой.
«Понимаете, начальник тюрьмы сегодня ещё в отпуске, и я не могу так рано решать по Вам вопросы. Давайте, Вы сегодня не поедете в суд и заберёте своё заявление о голодовке. Начальник через неделю выходит из отпуска, Вы запишитесь к нему на приём и решите свои вопросы. Как раз к тому времени синяки на теле сойдут.» — объявил дежурный по тюрьме.
«Мне понятно ваше предложение. Но я не буду забирать заявление. И даже если вы его выбросите, то ни обед, ни ужин я сегодня брать не буду. А каждый раз буду заявлять, что голодую. И, кстати, кто Вы по должности и как Ваша фамилия?» — обратилась я к дежурному по тюрьме.
«Я – временно исполняющий начальник по женскому корпусу, капитан Добрев. Мы же с Вами не раз уже встречались, здесь в тюрьме.» — ответил дежурный.
«Встречались, но при неприятных для меня ситуациях, когда меня волновало только моё выживание после пыток. Так вот, гражданин Добрев, если меня не вывезут сегодня в суд, то я буду голодовать, как минимум ближайший месяц. И начальнику тюрьмы скажу, что виноваты в этом – Вы!» — заявила я.
Тюремщики довольно переглядывались между собою, кроме капитана Добрева, в его глазах я читала грусть и разочарование.
«Хорошо, я сейчас сообщу о Вашей голодовке начальнику тюрьмы, а также о Ваших требованиях.» — заявил тюремщик Добрев.
На лице надзирательницы Василисы читалось откровенное недовольство. «Так-так, борьба за власть и важный чемоданчик.» — подумала я, поглядывая на Василису и Добрева.
Тюремщики вышли из камеры, а мне оставалось только ждать. Я надеялась, что недолго, максимум, следующие тридцать минут. На утренние суды арестантов выводят из камер с семи до восьми утра для загрузки в автозаки. На часах было половина восьмого утра. Прошло уже больше часа, а за мною никто не приходил.
«Ох, погорячилась я. Наверное, теперь опять меня ждут неприятности, даже раньше, чем ожидалось.» — со страхом размышляла я, выхаживая по камере туда-сюда, с ужасом вспоминая, как меня избивали в камере 184.(60. Ад в некурящей камере.)
Когда заскрежетали засовы на бронированной двери, по моей спине прошёл холод. Ноги подкашивались, я села на скамью в тот момент, когда в камеру зашёл неизвестный тюремщик с бумагами в руке.
«Ну всё, моё дело — труба.» — заявил мой внутренний голос.
Молодой надзиратель нагло осмотрел меня с ног до головы, затем улыбнулся и спросил:
«Вы в сланцах поедете в суд?»
«А? Что?» — дрожащим голосом спросила я.
«Я говорю, Вы готовы ехать в суд?» — громко спросил тюремщик, видимо предположил, что я глуховата.
«В суд? А разве время погрузки не закончилось? А Вы меня точно собираетесь к автозаку сопровождать?» — быстро затараторила я.
Молодой тюремщик улыбался и смотрел на меня, как на психически-нездоровую.
«Загрузка по автозакам была задержана. И я точно отведу Вас к машине.» — сообщил тюремщик.
Я заметалась по камере, на ходу сбрасывая шлёпанцы и обувая туфли.
«Вы с собою кофту возьмите, а то в судебном отстойнике будет холодно, не смотря на жаркий июль.» — посоветовал тюремщик.
Я схватила кожаный пиджак и пакет с документами и выскочила из камеры, боясь, что тюремщик передумает, заметив при ярком свете мою синюшность на лице и руках.
Вдвоём с тюремщиком спустились на первый этаж и прошли на «тюремный вокзал», где принимают – отправляют заключённых. Здесь стояли несколько сотрудников тюрьмы, среди них был и неприятный тип – старший по конвою с автозака. Этот мерзкий мужчина уже однажды показал свою омерзительную сущность, когда меня однажды вывозили из тюрьмы в суд. (24. Начало отработок.) Сейчас, этот мужлан омерзительно рассматривал меня с ног до головы.
«Да вы чего, с ума сошли? Она вся избита, а если заявит в суде, что её конвой в автозаке отмутузил? Нет, я отказываюсь её сегодня вывозить!» — заявил этот мерзавец.
«Ничего я не собираюсь заявлять в суде! И где Вы на мне увидели избиения? А может Вы заинтересованы, чтобы я сегодня не попала в важное судебное заседание? А может Вам заплатили мои враги, чтобы Вы препятствовали правосудию??» — яростно кричала я на этого конвойного с автозака.
Надо было видеть его удивлённые, испуганные глаза и беззвучно открывающийся рот, как у рыбы. Тогда я ещё не предполагала, что окажусь права на счёт этого негодяя.
Здесь же, на тюремном вокзале был и заместитель начальника тюрьмы. Он внимательно рассматривал моё лицо, пытаясь разглядеть синяк. Но я прикрывала правую часть лица волосами.
«Дайте мне лист бумаги, и я напишу, что никто мне из сотрудников тюрьмы и автозака не наносил побоев.» — потребовала я от заместителя.
Он мгновенно протянул мне чистый лист бумаги, и я, дрожащей рукой от волнения, написала: «На сегодняшний день, не имею претензий к сотрудникам автозака и тюрьмы.» Поставив сегодняшнюю дату и свою подпись, отдала заявление заместителю начальника тюрьмы. После этого меня сразу же проводили в автозак.
Когда меня замкнули в «стакане автозака», я услышала знакомый армянский голос.
«Кого сейчас загрузили в машину? Как зовут? Из какой хаты?» — голос Адама звучал из соседнего «стакана», где не было ни окошка, ни щелочки.
«Адам, это я. Меня поместили в одиночку под номером 195. А до этого, прятали в камере с убийцами, которые сидят под видеокамерой и без дороги.» — дрожащим голосом ответила я, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
«Слава Богу, любимка моя, что услышал твой голос. Вчера твой сын позвонил мне и всё рассказал. До вчерашнего дня о тебе ничего не было известно, только со слов баландёра знали, что тебя держат под видеокамерой с убийцами. Мы требовали от «Хозяина» твоей безопасности, но он – ты сама знаешь, какой п-цс (запрещ.слово). Отказывался идти с нами на переговоры. А когда, вчера твой сын сообщил, что тебя перевели в одиночку, мы были удивлены. Значит, нам всё-таки удалось добиться от «Хозяина» твоей безопасности.» — вздыхая, сообщил мой армянский друг.
Автозак всё ещё стоял на месте и не выезжал из тюрьмы. Я, опасаясь, что тюремщики могут передумать вывозить меня в суд, произнесла главное, что меня беспокоило:
«Адам, у меня в камере нет дороги. Когда я с начальником беседовала перед переводом в одиночку, он сказал, что не будет возражать и разрешил дорогу в камере. Но потом, в камеру пришла одна тюремщица, с которой у меня вражда, она заявила, что начальник передумал и запретила мне подходить к окну. Адам, скажи, Вы мою камеру не зачислили в «красные», Вы поставите мне дорогу? Мне нужна связь с тобою и с сыночком.»
«Конечно, любимая, у тебя сегодня же будет стоять дорога. И не верь ни какой мрази из надзирательниц, поддерживай теперь связь только с «Хозяином», раз он разрешил тебе дорогу!» — успокоил меня Адам.
От облегчения, слёзы потекли по моему лицу, и я прочитала благодарственную молитву. Теперь было всё равно: повезут или нет меня в суд, так как задуманное исполнилось.
До сегодняшней минуты, я только надеялась на чудо, если встречусь с Адамом. Самое большее, на что я рассчитывала – это передать ему сообщение через кого-нибудь из арестантов.
Автозак тронулся, а мне уже было всё равно, успеем ли мы к моему судебному заседанию. В «стакане автозака» было ужасно душно, как в сауне, железные стены были накалены от дневного солнца, которое внутрь автозака пробивалось сквозь мелкие щели. Вытирая капли пота на лице носовым платком, я стирала и маскировочный грим.
Подъехав к суду, нас начали выгружать из машины. Меня решили выводить самой последней. Ещё внутри автозака мне застегнули браслеты наручников на руках, когда я подошла к выходу из машины, то увидела, что лестницу – ступени мне не выставили.
«Лестницу заело. Придётся спрыгивать! Давай придержу за руку.» — объявил мне мерзкий начальник конвоя по автозаку.
Спрыгивать было невысоко, максимум до метра. Поэтому я, спрыгивая из машины-автозака, переживала, чтобы не сломать каблук и не подвернуть ногу. Однако, надо было переживать за руку, которую придерживал мерзавец. В момент моего прыжка, он специально вывернул мне правую руку. Я вскрикнула от боли и с удивлением посмотрела на конвойного, а он, ухмыляясь, заявил:
«Кажется, ты только что в тюрьме написала, что не имеешь претензий к нам! Надеюсь, теперь и кляузы на следователя перестанешь строчить!»
«Не смейте мне «тыкать»! Вы специально мне сейчас вывихнули руку? Думаю, на этой видеокамере суда записано, что Вы это сделаны намеренно!» — грозно закричала я, указывая на видеокамеру, которая была установлена над входом в суд для приёма заключённых.
«Истери, ори сколько тебе угодно. В этом суде тебя все ненавидят и презирают! Так что, тебя никто здесь не пожалеет!» — громко объявил конвойный.
В отстойник суда для заключённых я заходила со слезами на глазах и громко проклинала этого начальника конвойных.
Конвойные суда смотрели на меня с сочувствием, среди них я заметила моих двух земляков, которые смотрели на меня ошарашенно. Такой же взгляд был и у Адама. Я была в ярости и не понимала почему эти трое так на меня смотрят, поэтому решила объяснить мой гнев.
«Этот мерзавец, сейчас мне вывернул руку, когда заставил спрыгивать из автозака.» — сказала я, указывая на начальника по конвою за автозаками.
Взгляды Адама, Оли и Паши изменились, и они все трое с ненавистью посмотрели на мерзавца.
«Что Вы себе позволяете? Вы в своём уме? Как ты посмел, подонок?» — разом сказали Оля, Паша и Адам.
«Это вышло нечаянно!» — хохоча заявил конвойный и под возмущённые возгласы моих друзей, удалился в отдельную комнату для конвойных.
Когда в отстойнике суда остались только арестанты и один из сотрудников конвоя, Адам опять с ужасом в глазах спросил у меня:
«У тебя половина лица отбита?»
«На лице почти всё прошло. Ребро и почки тоже зажили. Остались небольшие гематомы, которые скоро сойдут. Главное, что оставили живой, хотя собирались перерезать мне вены.» — спокойно ответила я.
Глаза и лицо Адама полыхали гневом.
«Скажи мне их фамилии, я лично накажу их!» — прорычал он.
«Мне сказали, что их вывезли в зону, сразу же после происшествия. Понимаешь, они сделали это по заказу с воли. Одна из сокамерниц подслушала их разговор накануне драки и предупредила меня. Я просила продольных, тюремщиков и оперов перевести меня из той камеры, но они отказывались это сделать под разными предлогами. Видимо, тоже были в теме. А после случившегося, уже в больнице, один из тюремщиков сказал, что я – «живучая, как кошка.» — сообщила я Адаму.
«Значит, мусора были в теме. А те, кто дежурил в ту ночь уволены или также работают на вашем корпусе?» — задумчиво спросил арестант.
«Продольные так и работают. Мне сказали, что только Редькина, который исполнял обязанности начальника за нашим корпусом, перевели с нашего корпуса.» — ответила я.
«Значит никого не уволили? Тогда эта отработка была известна и начальнику.» — заявил Адам.
В этот момент за мною пришёл конвойный и пригласил вывести в туалет. Зайдя в туалетную комнату, я увидела земляков Олю и Пашу. Оба обняли меня по очереди, а я каждый раз охала, скорее для театральности, чем от настоящей боли в ребре. Очень быстро рассказала о происшествии со мною в тюрьме и о том, что помещена в одиночку. Во время моего рассказа Паша прикурил сигареты, вручая Оле и мне.
«Ты уже знаешь, что сразу после происшествия с тобою, сотрудники ФСБ провели обыски в тюрьме? В кабинетах двоих замов нашли коробки с большой партией наркотиков. Кто-то из той камеры, где тебя избили, дала показания, что камера была типа «зелёного моста», по которому наркотики продавались заключённым-наркоманкам всей тюрьмы. С тобою в одной камере сидела «женщина — крот»! Кстати, по судам ходят слухи от разных заключенных, что ты сама дала себя побить и не сопротивлялась.» — заявил Паша, с удивлением смотря на меня.
«Да, я не сопротивлялась, воспользовалась советом нашего тюремного земляка. Такое он предсказывал после драки с лесбиянками. Говорил, что будет организована ещё одна драка, чтобы добавить мне новую уголовную статью. Кто-то хочет упаковать меня в зону надолго, а может и навсегда. Но, если честно, то мне не пришлось притворяться мячиком для битья. Сокамерница-рецидивистка так шмякнула мне по голове, что я отключилась сразу. Иногда приходила в сознание и видела, как четверо били меня ногами по чём приходилось. Сама удивляюсь, как выжила после такого. Кстати, а вам известно, как выглядит внешне эта «женщина-крот»?» — ответила я.
«Да, кто же её раскроет? Давайте закругляться, тебя сейчас будут в зал заседаний выводить. Нет, я тебя лично поведу. А ты знаешь, что твою свидетельницу-эксперта хотели приводом сегодня в суд доставить, но она сама быстро прибежала? Твой судья эту экспертшу отстранил судебным постановлением от работы, прикинь?.» — сказала землячка Оля.
У меня, наверное, отвисла челюсть, когда я услышала о свидетельнице.
«Оля, ты шутишь? Мне прошлой ночью и этим утром в тюрьме, пришлось разыграть комедию насчёт сегодняшних показаний этой свидетельницы, лишь бы меня вывезли в суд.» — ошарашенно произнесла я.
«Значит, кто-то сообщил об этом твоему судье! Поэтому, он спасает твою задницу из-за придуманной тобою комедии с показаниями этой свидетельницы. Кстати, твоя задница стала похожа на засушенные дыни. Совсем истощала! Зачем в тюрьме голодовку объявила? Хочешь совсем прозрачной стать?» — подморгнув и улыбаясь, сказал Паша.
«А Вам и о голодовке моей известно?» — удивилась я, так как подробности утреннего выезда в суд не рассказывала.
Открылась входная дверь, и конвойный суда заявил:
«Дамочку ждут в зале заседаний, пора её конвоировать туда!»
Продолжение: 69. Показания эксперта и блатная дорога.
