40. Смотрящая и катран.


   Начало читайте в: Последствия драки с розовыми пантерами.

   Мы снова в клетках суда.

   Адам, рассматривая меня, покачал головою, словно произнёс: «Что же они с тобою сделали!» Его глаза выражали сочувствие, сострадание и боль. Я поправила чёлку, чтобы закрыть на лбу порезы от лезвия-мойки. Моя левая рука до локтя забинтована, скрывая жуткие ожоги.

   Сегодня среди конвойных были и мои друзья-земляки. Меня вывели в туалетную комнату, где уже была офицер Ольга. Я рассказала ей о случившимся и показала заявление от лесбиянки Жанны. Оля сфотографировала заявление на свой телефон.

   «Наш друг с тюрьмы, просил тебе передать, чтобы ты каждую неделю выходила на прогулку и в баню. Его перевели в другой корпус, но он сможет с тобою пересекаться только, когда ты будешь идти в прогулочный дворик или в банный комплекс. Заранее пиши ему записку для нас, чтобы мы могли предотвратить следующие «отработки тебя». И ещё, он сказал, что во всех камерах женского корпуса, есть скрытая видео-аудио-слежка! Будь аккуратнее, чтобы тебя не спровоцировали и не впаяли новую уголовную статью за причинения телесного вреда сокамерницам.» — «обрадовала» меня Оля.

   Проходя мимо клетки с Адамом, я передала ему заявление наркоманки-лесбиянки, сказав ему при этом:

   «Это заявление я сейчас в зале отдам сыну, чтобы эта лесбиянка позже не передумала.»

   «Я лично накажу эту мразь!» — агрессивно сказал Адам.

   «Она уверяет, что их заставили это сделать. Причиной были – наши с тобою романтические отношения.» — рассказала я.

   «Всё бред! Я думаю, им заплатили с воли, из-за твоей «делюги». Хотели тебя устранить: нет человека – нет и проблем.» — категорично заявил Адам.

   «Возможно. Но в любом случае, ты не смог меня защитить! И твоя романтическая игра сыграла против меня и почти-что стоила жизни! Ты даже проигнорировал мои «малявы» в ту ночь! А сейчас, почему мы почти две недели без дорог? Тебе эти дни было наплевать на меня!» — разгорячено высказала я Адаму.

   Он отрицательно покачал головою, и когда я закончила свою тираду, он произнес:

   «Все эти дни, я каждый день посылал своих людей, чтобы они контролировали ситуацию у вас в камере. Они постоянно находились рядом. «Дорогу» запретил начальник, сказал, что если мы к вам «застрелимся», то он лишит всю тюрьму «дорогами и связью». А «малява» от тебя не прилетала. Я сегодня же выясню, кто «слил маляву». И прослежу, чтобы этого «п&&&&а» «опустили». Ты не представляешь, как я страдал эти дни и не находил себе места. Я давно уже не играю в наши отношения. Я тебя по-настоящему люблю!»

   Я недоверчиво посмотрела Адаму в глаза. 

   Меня повели в судебное заседание, проходя мимо Адама, я забрала заявление наркоманки. В зале суда, это заявление я вручила адвокату и попросила, чтобы он передал его сыну, который опаздывал в суд.

   Потерпевшие и эксперт опять не явились в суд. Я потребовала предоставить мне больничный лист эксперта, которая уже несколько месяцев, якобы болела. Но судья отказал в моём заявлении, как отказал и во всех остальных ходатайствах о вызове в суд свидетелей, которые бы дали показания о фальсификации уголовного дела. (Отрывки из протокола заседаний в конце этой статьи.)

   Как же я ненавидела и презирала в этот момент судью.

   «Ваша честь, чего Вы добиваетесь, чтобы меня убили в тюрьме? Или Вы выморачиваете из меня признательные показания в том, чего я не совершала? Хорошо я напишу то, чего Вы требуете, но вину никогда не признаю! А если меня убьют в тюрьме, знайте, это будет на Вашей совести!» — яростно произнесла я, когда судья зачитал постановление о продлении меры ареста.

   «Какие у Вас есть основания предполагать, что Вам грозит опасность в тюрьме?» — удивлённо спросил судья.

   Я внимательно посмотрела на прокуроршу, она нервно ёрзала на стуле. Повернувшись к судье, заметила, как он ехидно улыбается. Я понимала, что этим людям плевать на жизнь арестантов.

   «Никаких.» — выдохнула я, при этом мысленно пожелала судье и прокурорше: «Будьте Вы прокляты!» 

   Придя в клетку, я была в бешенстве и не хотела разговаривать с Адамом. Отвернувшись от всех арестантов, я проплакала до отправки из суда в тюрьму.

   Когда мы приехали в тюрьму, то «на вокзале» я заявила дежурному, чтобы он поставил в известность начальника о моём отказе возвращаться в камеру №190.

   «Сегодня, на моём дежурстве, как будто все сговорились не возвращаться в эту камеру. Вы-то, по какой причине, не хотите туда идти?» — недовольно спросил симпатичный молодой майор.

   «Я отказываюсь находиться в одной камере с лесбиянками. Это противоречит моим принципам и унижает мои достоинства!» — заявила я.

   «Это в Вашу камеру Жанку с Лоркой перевели?» — захохотал дежурный.

   Я кивнула в ответ. Хохочущий дежурный при мне позвонил по стационарному телефону и сказал в трубку:

   «Заключённая, прибывшая из суда, отказывается возвращаться в камеру 190, куда недавно перевели двух лесбиянок!»

   Положив трубку на рычаг телефона, он, улыбаясь, сказал:

   «Красава! Не боись, отвоюем сейчас тебя от этих мразей!»

   Я с облегчением вздохнула. Наконец-таки я встретила ещё одного адекватного тюремщика.

   Пока я находилась в «отстойнике», то слышала, как этот дежурный – майор, несколько раз неизвестным пересказывал о моём протесте. Затем, слышалось громкое гоготание, после чего, открывался «глазок» на брони и неизвестный голос говорил:

   «Конечно, такую красавицу нельзя отдавать в лапы лесбиянок!»

   В конце второго часа, что я находилась в «отстойнике», за «бронью» послышалось:

   «Василиса, ты чего там, совсем охренела? Ты зачем симпатичной бабе хочешь попортить репутацию? Или она тебе приглянулась, да ты «ответку не впоймала»?»

   «Бронь отстойника» распахнулась и в дверях появилась Василиса с краснющим лицом.

   «Выходите, я отведу Вас в новую камеру!» — со злостью сказала она.

   «В какую, именно, камеру?» — послышался голос дежурного за спиною у надзирательницы.

   «В камеру №181. Это единственная камера, где нет лесбиянок и наркоманок. В любом случае, в других камерах мест нет!» — ответила надзирательница.

   «Это в той камере, долбанутая «Дизель» заправляет?» — недовольно спросил майор.

   «Да там. Но они обе, вроде бы, как подружками стали в тюрьме!» — с иронией произнесла надзирательница.

   «Вообще-то, у меня здесь нет подруг! А я просила начальника тюрьмы перевести меня в камеру для некурящих!» — заявила я.

   «Да, он меня просветил об этом. Сейчас мы делаем в одной камере ремонт, а после, туда заселим некурящих,вместе с Вами. И будет в тюрьме уже две некурящие камеры!» — заверила тюремщица.

   «Василиса, бери пример с арестанток! А ты, вот дымишь, как паровоз.» — посоветовал надзиратель.

   Потом, дежурный надзиратель посмотрел на меня и сказал:

   «Вы не волнуйтесь, теперь мы проконтролируем ситуацию с Вами, чтобы Вас скорее перевели в камеру для некурящих. А ты, Василиса, проведи беседу с «Дизель», что если с этой женщины упадёт хоть один волосок – отвечать будешь ты! Я лично с этого дня буду контролировать обстановку в камере 181! Всё понятно, капитан?»

   «Василиса» в этот момент напоминала мне «бродячую и избитую собаку».

   «Так точно, товарищ майор, поняла!» — отрапортовала надзирательница.

   Василиса проводила меня до камеры №181 в глубоком молчании. Надзирательница первой зашла в камеру и угрожающе сказала:

   «Дизель, принимай подружку! Но, предупреждаю, если будете шуметь и привлекать к себе внимание своей камерой, то я вам всем устрою такую жизнь, что вчерашний ваш день в тюрьме – будет казаться раем!»

   Когда я переступила порог камеры №181, то меня встретили восемь арестанток. За исключением «Дизеля», женщины были возрастом от сорока до шестидесяти лет. Несколько арестанток встретили меня гостеприимно, это были: тётя Маша-бывший адвокат и две цыганки.

   Я осматривала убранство камеры. От брони по левой стороне были: большой стол для посуды, холодильник, затем отгороженный туалет, за ним, около раковины начинались шконки: две двухъярусные и три одноярусные. По правой стороне: стол с тумбой, над ним телевизор на подставке, затем стол-общак, по бокам с двумя скамьями, за ним три одноярусные шконки. На правой стене были прикручены две вешалки для верхней одежды. Само помещение в камере давно просилось к ремонту: грязные цементные полы, кое-где были прибиты куски линолеума. Стены и потолок грязного коричневого цвета, не понятно это был цвет побелки или от гари. В камере стоял столб дыма, некоторые женщины курили даже лёжа на своей постели. Общак, столы, холодильник – всё было грязным и залапанным. Создавалось впечатление, что здесь жили неряхи.

   Пожилая цыганка пригласила меня:

   «Присаживайся за стол, рассказывай о себе и своей делюге. Меня зовут тётя Тоня, в молодости меня называли «Богиней». Сейчас от «Богини» осталась только татуировка. Машка, поставь чайник, я гостье чифирок заварю.»

   Цыганка, что помоложе, подскочила и включила электрический чайник.

   Пока я рассказывала о себе и своей «делюге», Маша-цыганка выкладывала на стол: колбасу, батон, конфеты, пряники и печенье.

   «Ты же голодная после суда! Я тебе сейчас супчика налью, только что приготовила.» — суетилась Маша-цыганка.

   «Спасибо. Но я только выпью чаю и лягу спать, устала после суда. Да и ещё не отошла после болезни.» — ответила я ей.

   «Да, мы слышали о твоей потасовке. Дизель, а чего ты молчишь и волчарой смотришь на свою подругу?» — удивлённо спросила пожилая цыганка тётя Тоня.

   «А как я должна смотреть на любовницу своего мужа?» — угрожающе произнесла арестантка «Дизель».

   От её ненавидящего взгляда по моей спине пробежали мурашки.

   «Это она и есть – полюбовница «Адама»?» — недоверчиво спросила пожилая цыганка.

   Маша-цыганка изумленно вытаращилась на меня, проливая кипяток через край кружки.

   «Машка, ты чего делаешь, ополоумела?» — закричала пожилая цыганка.

   Обе цыганки стали громко друг с другом ругаться на цыганском языке. В этот момент, распахнулась бронь и вбежали несколько надзирателей с дубинками. Среди них была и надзирательница Василиса.

   Она угрожающе посмотрела на «Дизель» и заорала:

   «Я же тебя предупреждала, чтобы в камере была тишина и покой! Ты меня не поняла с первого раза? Хочешь неприятностей? Или мне тебя к «кратким» на перевоспитание отправить? А может к цыганке Розе, она тоже с нетерпением ждёт тебя?»

   «Дизель» сидела на скамейке, испуганно взирая на «Василису».

   «Гражданка начальница, простите нас! Дизель не виновата! Это Машка разлила на стол кипяток, и я её воспитывала, непутёвую!» — залебезила перед тюремщицей тётя Тоня.

   «Василиса» грозно посмотрела на всех в камере, потом обратилась ко мне:

   «Вас никто не обидел?»

   Я отрицательно покачала головою.

   «Сейчас Ваши вещи принесут со склада. На передачках видела Вашего сына, он принёс продукты и лекарства от ожогов. Скоро Вам принесут. Вам уже выделили шконку? Вам нужна постель, матрац?» — заботливо спрашивала меня надзирательница, тем самым ещё больше удивляя меня.

   «Она будет спать над адвокатшей Машей. Может хоть новенькая заставит Машку купаться.» — произнесла «Дизель», которая уже поборола страх перед надзирательницей.

   «Дизель, имей в виду, я не предупреждаю дважды! После следующего крика в камере – ты уйдёшь на перевоспитание!» — уничижительным голосом произнесла «Василиса».

   Когда «бронь» за «Василисой» закрылась, то некоторые арестантки, которые до этого смотрели на меня с неприязнью, сейчас смотрели заинтересованно.

   «Похоже, наша спокойная жизнь накрылась медным тазом!» — со злостью сказала полная блондинка.

   «Ой, Даша, только давай не утрировать! То, что Вы с Дизель каждую ночь куролесите, спокойной жизнью назвать нельзя!» — с вызовом сказала взрослая арестантка, обращаясь к полной блондинке.

   «Да, Анюта, ты совершенно права! Уже достали эти разгулы и крики по ночам! Надо уважать окружающих и понимать, что нам приходится рано вставать и ехать в суды. Не для всех в этой камере, заточение — есть тюремная романтика! Мы хотим к своим детям и семьям!» — поддержала взрослую арестантку симпатичная женщина с длинными волосами.

   «Бабы, хватит галдеть, а то «полицаи» опять щас прибегут! Какая же ты худющая! Меня «Барби» зовут, я — украинская цыганка. Пойдём, я тебя покормлю.» — обратилась ко мне полная приятная цыганка.

   «Женщины, почему вы только сейчас предъявляете мне свои претензии? Именно сейчас, когда у нас в камере появилась моя соперница. Может вы хотите, чтобы она была у вас в хате смотрящей, а не я? Ждёте, когда она меня будет свергать?» — чуть ли не плача, обиженно обратилась к своим сокамерницам «Дизель».

   Все женщины молчали и растерянно смотрели на «Дизель». Мои нервы были на пределе.

   «Во-первых, меня к вам перевели на время, пока в новой некурящей камере делают ремонт. Поэтому, я никого не собираюсь — свергать. Во-вторых, никакая я – ни любовница, ни полюбовница твоего мужа! Когда мы с тобою не раз встречались в «отстойнике», я тебе говорила, что мы с Адамом только друзья! Ты же тогда, меня тоже заверяла, что вы с Адамом только друзья! Тоже самое о вашей дружбе утверждает и Адам! Сейчас же заявляешь, что ты – жена Адама! Что за ерунда, где правда? Что за игру ты ведёшь?» — разъярённо произнесла я.

   «Игру здесь ведёт только Адам! Я не раз это «Дизелю» говорила, что он её использует! Она, как дурочка, ему стирает вещи, готовит еду, а он ей ни разу из окна не помахал. Каждый раз пялится только на окна верхнего этажа и машет туда рукою. Вон, его окна напротив наших, нам же всё видно, что он делает!» — осуждающе сказала цыганка «Барби», махнув головою в сторону окна.

   «Раз, пошла такая правда, то, чтоб ты знала – это Адам заставил «розовых пантер» устроить у тебя в хате потасовку! Все на тюрьме делали ставки на драку с твоим участием. Сначала делали ставки на тебя и Машу-хохлушку, но у неё нашли наркоту, и игра сорвалась. Потом, решили стравить тебя с «розовыми пантерами», Адам думал, что они слабее тебя, и ты не пострадаешь. Когда вы там дрались, нам было слышно, мы с Адамом как-раз по телефону разговаривали и смеялись над вами, как и вся тюрьма! Ставки по тюрьме на вашу драку делали все, от «полицаев до зэков»! Об этом мне было известно от Адама, ещё за несколько дней до вашей стычки. Я об этом и в камере всем женщинам говорила. А как ты хотела быть смотрящей по хате? Ты должна была себя проявить, чтобы тебя зэчки боялись!» — ошарашила меня «Дизель».

   Все женщины в камере утвердительно кивали головою, когда «Дизель» раскрывала мне глаза на Адама.

   Я пребывала в шоковом состоянии, безмолвно залезла на верхнюю шконку-«пальму» и, размышляя о девизе арестантов: «Не верь. Не бойся. Не проси.», провалилась в глубокий сон.

   Продолжение: Состав арестанток камеры 181.

Второй круг тюремного чистилища в камере 181

Поделиться ссылкой:


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

При написании комментария можно использовать функции HTML:

<a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>