Начало читайте в: Кровавая драка с Розовыми пантерами.
На седьмой день после происшествия, я смогла уже самостоятельно принять душ. Все прошедшие дни за мною в камере ухаживала только одна арестантка – это Наташа-наркоманка. (её историю можно прочитать в: Истории хаты №190). Остальные сокамерницы из старого состава только сочувственно смотрели на мои страдания.
От большой кровопотери, у меня были постоянные головокружения, слабость и тошнота.
Наташа-наркоманка ухаживала за мною безвозмездно, отказываясь принимать от меня за свои услуги сигареты и продукты. Каждый день она меня кормила, отводила в туалет, купала в душе, стирала мою одежду.
В назначенное судебное заседание, меня не вывезли в суд по состоянию здоровья.
Больше недели наша камера была без «дорог», без связи с родными и другими арестантами. В камере царила гробовая тишина: в наказание за драку — нас лишили телевизора.
Все сокамерницы между собою разговаривали шёпотом, возможно они плели очередной заговор против меня, а может не хотели тревожить мой сон.
Лесбиянки Жанна и Лора всё ещё оставались в нашей камере. Их подружку-лесбиянку к нам так и не перевели.
Каждую ночь лесбиянка Жанна садилась на мою шконку в ногах и умоляла меня её простить, в глазах у неё стояли слёзы раскаяния.
«Нас заставили это сделать! Только не спрашивай кто, я не скажу.» — шёпотом призналась она мне.
«Почему, заставили?» — удивилась я.
«Потому что, у тебя любовь с Адамом! А тюремщики не приветствуют такие романы в тюрьме.» — шёпотом произнесла лесбиянка.
Десятый день после драки.
Продольная Аллочка открыла «карман» и подозвала меня к брони. Когда я подошла, она негромко произнесла:
«Быстренько накрасься! К тебе на свидание пришли кто-то из родственников. Сейчас дежурный придёт посмотреть на твоё самочувствие, чтобы решить можно тебя уже показывать миру или нет! Давай бегом, либо твои родные не узнают, что с тобою тут делают! Вчера твоему адвокату отказали во встрече с тобою.»
Я попросила Наташу-наркоманку помочь мне одеть спортивный костюм. Сама этого не могла сделать, на левой руке после ожога, не было кожи и любые движения рукою, причиняли нестерпимую боль.
Наташа помогла накрасить мне глаза тенями и тушью, щёки подрумянила, а губы накрасила яркой красной губной помадой.
Когда «бронь» отворилась и на пороге появился высокий, молодой мужчина в звании майора, то его облику предстала я во всём ярком: на мне был красный спортивный костюм, красная губная помада, на щеках — ярко-розовые румяны.
«А кто у вас здесь из заключённых болен?» — спросил растерянно он.
«Я прошедшую неделю болела, но уже чувствую себя хорошо!» — весело сообщила я.
Он удивлённо рассматривал меня.
«А мне сообщили, что Вы почти при смерти.» — неуверенно сказал он.
Я весело рассмеялась, боясь не переиграть, потому что ужасно хотела увидеть сына.
«Кто это распускает обо мне такие небылицы?» — притворяясь, заигрывающим тоном произнесла я.
«Вы, правда здоровы? Дело в том, что к Вам на свидание пришёл родственник. А ему отказали в свидании по причине Вашей болезни. Однако, он не уходит и угрожает наслать на нас толпу проверяющих.» — рассказал дежурный майор.
«О, я догадываюсь, кто это пришёл! Странно, что он до сих пор сюда не вызвал Управу и прокуратуру!» — улыбаясь, припугнула я надзирателя.
«Ну, что же, раз Вы здоровы, то пойдёмте, я Вас лично провожу.» — объявил майор.
В течение прошедших десяти дней, я кое-как передвигалась по камере, каждый раз хватаясь за шконки, когда кружилась голова.
Теперь же, мне предстояло совершить длительное путешествие. Сначала спуститься по лестницам с четвертого этажа на первый, потом по переходам выйти в другой корпус, где придётся опять спуститься в подвальное помещение, где пройдя по длинным туннелям, выйти в корпус для свиданий с родными.
Я мужественно преодолела весь путь. И когда в стеклянной кабинке с телефонной трубкой, ждала своего сыночка, то ни на минуту не расслабилась. Я знала, что нахожусь под скрытым видеонаблюдением.
Моего сыночка завели в соседнюю кабинку с такой же телефонной трубкой. Он смотрел на меня испуганно, а я, не выдержав его взгляда, разрыдалась.
«Всё будет хорошо! Мы должны выдержать это испытание! Осталось немного. Как только эксперт даст показания, я разоблачу её в фальсификации судебной экспертизы, и меня выпустят на свободу.» — произнесла я в телефонную трубку, когда немного успокоилась.
Сынок показал рукою на свой лоб с вопросительным выражением лица.
Я грустно кивнула, затем кое-как вытащила из рукава левую руку и показала ожог. Он был испуган и шокирован.
«Тебя послезавтра вывезут в суд?» — спросил он.
«Конечно, они не имеют право меня удерживать, потому что будет рассмотрение моей меры пресечения. А без меня, судья не может продлить арест, автоматически.» — сообщила я.
«Ты должна сообщить судье, что над тобою в тюрьме издеваются! Если тебя не привезут в суд, я лично пойду к судье и сообщу ему об этом!» — разгорячился мой сынок.
Я пообещала ему так и сделать, последние минуты мы переговаривались на немом языке жестов. Жестами я рассказала ему о произошедшей драки, чем ещё сильнее его напугала.
Два часа свидания пролетели, как одно мгновенье. Расставаясь с сыночком, я заверила его, что заявлю судье, как со мною поступают в тюрьме.
Обратно в камеру меня сопровождал другой конвойный. Путь занял намного больше времени – подниматься вверх по ступеням уже было для меня нелегко. Я останавливалась, садилась прямо на грязные ступени, голова кружилась и меня мутило.
Конвойный был очень добр ко мне, поддерживал меня под руку и не давал свалиться со ступеней вниз по лестнице. Обратный путь занял почти час по времени.
Когда меня встретила конвойная Аллочка, она шепнула:
«Тут такой переполох начался. Сейчас тебя вызовут к начальнику тюрьмы на приём. Твои бабы из камеры выходили к «Василисе» и написали какие-то заявления. Я видела у неё стопку заявлений на столе.»
«Я уже не смогу дойти до кабинета к начальнику. Я со свидания почти час ползла и чувствую что-то вот-вот хлопнусь в обморок.» — задыхаясь, прошептала я.
Продольная испуганно посмотрела на меня и заявила:
«Сейчас врача пришлю к тебе в камеру! Тебе надо встречаться с начальником?»
«Нет, мне плевать на эту встречу.» — сказала я.
Аллочка открыла бронь и завела меня вовнутрь камеры. Наташа-наркоманка спрыгнула с верхней шконки и помогла меня уложить на мою кровать. Я мгновенно отключилась.
Сквозь бесчувственный сон, я слышала и чувствовала, как меня поднимали, переодевали, делали какие-то уколы, вокруг меня постоянно были какие-то далёкие голоса и расплывчатые силуэты.
Пришла я в себя от аромата вкусного супа.
Открыв глаза, я увидела, что сбоку на шконке сидит Наташа-наркоманка и держит в руке мою тарелку, из которой вкусно пахло.
«Проснулась? Вот ты нас всех вчера напугала. Даже начальник к тебе сюда прибегал. После этого, врач к тебе бегал каждый час. Делал уколы, мерил давление, обработал все твои раны и ожог на руке. Будешь кушать?» — заботливо и по-матерински произнесла Наташа.
Слёзы налились в мои глаза, последний раз, за мною так ухаживала моя бабушка, которая умерла пятнадцать лет назад.
Наташа с ложки кормила меня, а я продолжала плакать.
«Вчера нас всех «Василиса» к себе вызывала. Меня последней. Предложила написать заявление, кто был зачинщиком драки. Когда я написала, что Жанка, она мне заявила, чтобы я переписала заявление. Сказала, что все остальные написали, что ты была зачинщицей. Я отказалась, а она стала мне угрожать. А ей ответила, что мне и так осталось жить недолго из-за начинающегося туберкулёза костей. И только после этого, она от меня отстала. А Наташка-армянка, по-моему, тоже отказалась писать против тебя, она пришла заплаканная. А позже, когда «Василиса» приходила к нам в камеру, то обратилась к армянке с вопросом: «Не передумала?». Наташка отрицательно помотала головою, а потом долго плакала.» — негромко рассказала последние новости в камере Наташа-наркоманка.
«Мне завтра ехать в суд «на меру». Я хочу сегодня все свои вещи отправить на вещевой склад. Если меня завтра судья также оставит в тюрьме, то после суда, я откажусь заходить в эту камеру. Поможешь, собрать все мои вещи?» — объявила я Наташе.
Она утвердительно кивнула и сказала:
«Я тоже все свои вещи сегодня отправлю на склад, а завтра после утренней прогулки, откажусь заходить в эту камеру. Потом, когда узнаю в какой ты камере будешь, попрошу перевестись к тебе. Я с этими мразями не хочу в одной камере оставаться. Вчера, когда Жанка пришла после встречи с «Василисой», то они вчетвером с Анькой, Галькой и Лоркой о чём-то шушукались. Я думаю, что им дали новое задание.»
Мы испуганно переглянулись, и Наташа, перекрестившись, сказала:
«Господь милосердный, защити нас!»
После обеда, большую часть своих вещей, мы с Наташей отправили на склад. Все сокамерницы непонимающе на нас посматривали.
«Я отправила все свои ненужные вещи, чтобы передали родным. Зачем они тут будут валяться.» — соврала Наташа-наркоманка, когда у неё поинтересовалась «дорожница»-Валя.
Я ни с кем в камере, кроме Наташи-наркоманки, не разговаривала. В пять часов вечера открылась бронь, и продольный заявил, что на нижнем этаже в кабинете «оперов», меня ждёт начальник тюрьмы.
Я не спеша зашла в туалетную комнату, привела себя в порядок. Попросила Наташу-наркоманку помочь мне переодеться. На встречу, я выдвинулась только минут через двадцать. Продольный был очень зол, и постоянно подгонял меня, но я шла не спеша.
«Как Ваше самочувствие? Вчера Вас так растрогала встреча с сыном, что врач еле привёл Вас в сознание! Мне придётся запретить Ваши дальнейшие встречи с ним, раз они так на Вас действуют!» — угрожающе поприветствовал меня начальник тюрьмы.
Я промолчала, но мой взгляд презрения и злости, удовлетворил начальника, и он продолжил, глядя на свой «Айфон»:
«Ваши сокамерницы написали заявление о том, что Вы первая спровоцировали скандал в камере. Также, на Вас поступило заявление, что Вы нанесли телесный вред сокамернице. Я должен дать ход этим заявлениям и на Вас будет заведено новое уголовное дело.» — довольным голосом произнёс начальник тюрьмы.
«Да, это Ваша работа.» — спокойным тоном заявила я.
Он внимательно смотрел в моё лицо и не мог ничего понять. Когда я хочу, то могу контролировать свои эмоции, как внутри себя, так и внешне.
Я убрала чёлку со лба, где сияла рана от лезвия-«мойки» и вытащила левую руку из рукава спортивной кофты, положив её на стол перед начальником. Выражение его лица сменилось, и он еле сдерживал тошноту от вида моей обожжённой руки без кожи. Я, в отличие от Жанки-лесбиянки, не заматывала свои ожоги бинтами, поэтому взору начальника предстала более страшная картина, чем бы я махала забинтованной рукой.
«На основании Вашего уведомления, я тоже хочу сейчас написать встречное заявление о причинении мне тяжкого физического вреда. А также ходатайствую назначить мне судебно-медицинскую экспертизу. Если Вы, сейчас, отказываетесь принять у меня заявления, то я буду вынуждена эти заявления направить Вам завтра из суда через моего судью и адвоката.» — спокойно произнесла я, глядя не начальника, а на видеокамеру, которая висела за его спиною под потолком и моргала красной кнопкой.
Начальник потянулся к «Айфону», повозился с ним, видимо отключал аудиозапись, потом долго барабанил пальцами по столу, размышляя о чём-то своём.
«Я выполню любые Ваши просьбы, в пределах разумного конечно. Но, чтобы это происшествие не было оглашено завтра Вами в суде.» — заявил начальник.
«Сегодня, Вы должны отдать мне заявление сокамерницы Жанны, что она не имеет ко мне никаких претензий после происшествия! Это заявление я должна буду передать в суде моему сыну, для подстраховки, чтобы она не передумала и не шантажировала меня позже. Второе, Вы никогда не будете препятствовать моим свиданиям с сыном. И третье, Вы переведёте из моей камеры этих двух лесбиянок.» — поставила я ультиматум.
«Если это всё, то это выполнимо! Однако, переводами занимается у нас «Василиса», после прошлой нашей с Вами встречи, я поручил ей перевести тех лесбиянок. Но она мне заявила, что Вы передумали и просите оставить их у Вас в камере. Я подумал, что возможно они Вам приглянулись. В тюрьме у многих меняется сексуальное предпочтение.» — неприятным тоном произнёс начальник.
Я промолчала над его последней издевкой.
После моего возвращения в камеру, продольная забрала с собою лесбиянку Жанку. Она вернулась вместе с Василисой.
Надзирательница вручила мне заявление, написанное от имени Жанны, что та не имеет ко мне претензий. Заявление было заверено двумя подписями с расшифровкой: начальника тюрьмы и надзирательницы Василисы.
Так, я узнала фамильные данные своего тюремного врага.
«Сегодня уже поздно делать переводы по камерам. Завтра, сразу после утренней проверки, Жанна и Лора вернутся в свою камеру. Там сейчас транзиток заселили, но их завтра в пять утра выводят на этап. Я сейчас предупрежу дежурную смену, чтобы на места транзиток никого утром не заселили.» — фальшивым голосом пообещала надзирательница.
Но я этой тюремщице уже не верила, и точно знала, что если вернусь после суда опять в тюрьму, то в камеру №190 уже не зайду.
Продолжение в рубрике: «Чистилище камеры №181»
Первый круг тюремного чистилища в камере №181..
