44. Показания под пытками.

   Начало читайте в: Третий круг тюремного чистилища или образ души. 

   Шестеро сокамерниц по-очереди зашли в туалет, чтобы «торпедироваться» (спрятать «запретку-стрём»).

   Внезапно отворилась «бронь», и на пороге появилась продольная-надзирательница Ольга Васильевна.

   «Дизель, собирай своих баб к гинекологу!» — грозно произнесла тюремщица.

   На лицах «торпедированных» сокамерниц выражался ужас и испуг. Никто в камере не пошевелился, все были в оцепенении.

   «Бабы, вы чего тупите? Кто из вас записывался на приём к гинекологу и на УЗИ? Врача привезли сюда, чтобы обследовать тех, кто просился.» — недоуменно произнесла надзирательница.

   «А, вот какой расклад! У нас трое из камеры писали заявление на приём к гинекологу. Ольга Васильевна, дайте нам десять минут, чтобы чистое бельё надеть и в туалет сбегать.» — наконец-таки отреагировала Дизель, при этом, вздохнув с облегчением.

   «Ладно, давайте, намывайте, через десять минут зайду!» — согласилась надзирательница.

   Как только бронь закрылась, все в камере стали истерически гоготать.

   «Я уж и вправду подумала, что Адам уже начал нам мстить! Он-то знает куда мы мобильники своим прячем!» — смеялась Барби.

   «Девки, давайте шустрее в туалет!» — скомандовала Дизель.

   Через десять минут Дизель, Даша и Барби отправились на приём к гинекологу.

   Мы же, принялись заниматься каждый своим делом. Я написала заявление в суд о рассмотрении уголовного дела без моего участия, заявление о вымороченном признательном показании и переписала заявление об отводе прокурора. Все заявления сразу же сдала продольной для передачи в канцелярию тюрьмы.

   Ко мне подошла Полина и попросила показать набросок моей сказки. Прочитав, она лукаво улыбалась мне.

   «У нас несколько месяцев назад была одна девочка, у неё тоже был твой судья. Она говорила, что он очень симпатичный и приятный мужчина. Он ей вынес смягчающий приговор. Так что, тебе повезло с судьёй!» — сказала Полина.

   Я удивлённо уставилась на сокамерницу.

   «А я вот слышала, что он чудовище, которое ненавидит женщин! А также, что он нетрадиционной ориентации.» — поделилась я.

   «Об ориентации случайно не мужики-арестанты говорили? Не верь! Попробуй построить ему глазки, проверишь!» — пошутила Полина.

   «Ой, Поля, мне скорее хочется его задушить, чем строить глазки. Этот гад ни одно моё ходатайство не одобрил. Открыто против меня играет! А ведь мне говорили, что он — порядочный судья, в чём теперь я сомневаюсь!» — яростно ответила я сокамернице.

   «Вот признайся, в своей сказке ты изобразила ядовитого паука, представляя своего судью? Перепиши концовку, пусть в конце сказки этот паук не убивает бабочку, а помогает ей выбраться из паутины. Так и на судью настройся, что он тебе не враг, а твой друг, увидишь сразу, как судебный процесс в твою сторону заиграет!» — загадочно улыбаясь, посоветовала мне Полина.

   Бронь отворилась, и в камеру зашли Дизель, Даша и Барби. Дизель была заплаканной. Она села за стол, прикурила сигарету и поделилась о своём диагнозе.

   «Гинеколог обнаружила у меня опухоль. Взяла биопсию. В скором времени меня вывезут на больничку. Возможно даже, будут делать операцию.» — грустно произнесла Дизель.

   Все в камере сочувствовали ей. Я обратила внимание, как Дизель из гром-бабы превратилась в беззащитную и потерянную женщину. Она проплакала до самого отбоя, затем, «словившись» со своими родными, уснула крепким сном.

   В этой камере утренних проверок не было, продольные открывали по утрам карман брони и если видели, что мы все спим, то в камеру не заходили.

   Полина разбудила меня на очередную утреннюю прогулку, где мы с удовольствием делали зарядку, бегали и проводили тренинг Дерево-живи. Возвращаясь в камеру, мы пили вдвоём кофе, разговаривая шёпотом, чтобы не разбудить сокамерниц.

   Женщины в камере просыпались к обеду. В течение дня кто-то стирал, кто-то читал книгу, кто-то писал заявления в суд, кто-то занимался приготовлением еды.

   Так, день за днём пролетела неделя. Завтра мне надо ехать на судебное заседание, но я не знала, как поступит руководство тюрьмы на моё заявление о рассмотрении уголовного дела без моего участия. Поэтому, я решила на всякий час, приготовиться с вечера к суду.

   Дизель недовольно взирала на меня, как я глажу своё платье. Утюг я попросила у продольной надзирательницы.

   «Наряжаешься в короткое платье, чтобы соблазнять Адама?» — недовольно пробурчала Дизель.

   «Нет. Хочу соблазнить судью. Вот Поля заявляет, что он традиционной ориентации. Поэтому, решили с нею провести эксперимент над ним.» — рассмеялась я.

   Дизель недоверчиво взирала на меня исподлобья.

   «Слушай, Машка, а на черта ты вчера Адаму стирала его шмотьё? Если ты его ревнуешь к худышке, так пусть он в грязных вещах своих и предстаёт перед нею!» — сказала цыганка тётя Тоня.

   «Да, у Адама своих вещей с собою почти нет! Это вещи его сокамерника Тимура. Вещи у него все дорогие, фирменные, поэтому он боится, что на прачке ему их испортят. А Адам, наверное, одевает вещи Тимура, чтобы покрасоваться в суде, да запудрить мозги арестанткам. Сам-то он, нищий. А вот Тимур – богатый вдовец, арестован за сокрытие налогов.» — призналась Дизель.

   Я вспомнила все наши встречи с Адамом в суде, выходило, что он был одет не в свою одежду. Хотя, вспомнив предупреждение Полины о том, что Дизель привирает, решила не забивать чепухою свою голову.

   «Адам много раз угощал вас шашлыком?» — спросила я у тёти Тони.

   У всех округлились глаза.

   «А разве в тюрьму можно передавать шашлык?» — удивилась цыганка Маша.

   «Конечно нельзя! Что за чушь? Где бы он тут взял шашлык?» — разозлилась Дизель.

   Я ухмыльнулась.

   «Значит и горячей курицей-гриль, вас тоже не угощал?» — ехидно спросила я, обращаясь к Дизель.

   «Ты хочешь сказать, что Адам тебе «бандюковал» продукты?» — удивилась цыганка Барби.

   «Да, каждый день он вечером присылал мне какие-то вкусности. Если ты, Дизель, не веришь, то можешь написать на хату 190 и спросить, кушали ли мы шашлык, курицу-гриль и другие продукты, которые слал мне Адам. Я скажу имена пятерых-шестерых женщин, которые тогда были со мною в камере.» — ответила я.

   «Дизель, это что получается? Ты ему из наших продуктов харчи варишь, а он вон какую еду ест!» — возмутилась цыганка Барби.

   «Кстати, по поводу того, что он — нищий. В прошлом месяце, он, через адвоката, сделал доверенность на свою маму, чтобы продать свою дорогую машину. Машина уже продана и часть денег у него на счёте в СИЗО. А когда я была на свободе, мы однажды встречались с Адамом. Он сам мне об этом напомнил. Адам тогда был на своём кроссовере и ругал меня на светофоре, что я его перед этим подрезала.» — рассказала я.

   «Скажи, а ты стирала хоть раз вещи Адаму в камере 190?» — спросила цыганка тётя Тоня.

   «Нет. И никогда бы этого не делала. Он и не просил, наверное знал, что я не соглашусь стирать. Возможно, если бы он установил в камере машинку-автомат, то я согласилась. Я свои руки стёрла до ран, стирая свою одежду. Не хватало ещё, чтобы остаться с кривыми пальцами из-за стирки мужикам!» — возмутилась я.

   Меня поддержали Полина, трое цыганок, тётя Маша-адвокат и Анна-золоторучка.

   Дизель и Даша взирали на меня со злостью и ненавистью.

   «Вам, Машка и Дашка, не волчарами надо смотреть, а брать пример с худышки! А то, вы-обе, за пачку сигарет стираете, а шашлыки шлют тем, кто ни за что не согласится этого делать!» — посоветовала цыганка тётя Тоня.

   На таком цыганском поучении и закончился день, накануне моего суда. 

   Утром я не пошла на прогулку с Полиной, а наряжалась в суд. Накрасилась ярко, чего раньше не делала, надела короткое платье «Mango».

   Полина уже пришла с прогулки, а меня до сих пор не вывели в «отстойник.» Мы выпили по две кружки кофе, но за мною так никто и не шёл.

   Полина прилегла на шконку подремать, а остальные сокамерницы ещё спали. Было уже девять часов утра, а заседание было назначено на десять. Мне надоело сидеть на жёсткой лавочке, и я решила прямо в платье, прилечь на минутку. 

   Проснулась я от движения по камере. Все женщины уже занимались своими делами.

   «Ну как, соблазнился судья на твоё платье?» — смеялась надо мною цыганка Маша.

   «Наверное, узнал о наших с Полиной проделках и решил не рисковать! Остаться в загадке о своей ориентации!» — рассмеялась я.

   Несколько сокамерниц поддержали мой смех. Я переоделась, а боевой раскрас решила смыть перед сном.

   Сразу после обеденной баланды, карман брони открылся, и надзирательница подозвала меня. Она вручила мне постановление судьи четырёхмесячной давности о продлении меры заключения, которое у меня уже было.

   «У меня есть такое. Можете ему обратно отправить, оно мне не нужно.» — отказалась я расписываться за полученное постановление.

   Карман закрылся, а я удивлённо произнесла Полине и тёте Маше-адвокату, которые вместе сочиняли ходатайство Полины в суд:

   «Мой судья, наверное пьяный от счастья, что заставил вымороченное признание написать. Шлёт какие-то ненужные мне постановления.»

   Я только взобралась на пальму-шконку, как карман опять открылся, и всё та же тюремщица подозвала меня.

   Надзирательница засунула голову в карман и шёпотом попросила меня:

   «Распишись в журнале, что ты получила постановление. Там приехали из суда и требуют, чтобы ты расписалась за это постановление.»

   «Но у меня уже есть такое постановление, тогда я за него расписывалась в суде. А если они потеряли ту расписку, то это их проблемы. Не буду за это заявление расписываться. Можете им так и сказать, что я отказалась.» — заупрямилась я.

   Надзирательница ушла, а я не стала взбираться на шконку, предчувствуя, что скоро опять меня подзовут к карману.

   «Правильно. Это их проблемы, не надо их «косяки прикрывать»!» — поддержали моё упрямство Полина и тётя Маша.

   Карман брони открылся где-то через полчаса, всё та же надзирательница подозвала меня. Все сокамерницы затихли, потому что всем было интересно.

   «Пришла на твоё имя телефонограмма, что следующее судебное заседание состоится уже в мае. Распишись, под этим текстом телефонограммы, что тебя известили. Если честно, то это первый раз такое у нас. При этом, тот же человек из суда ждёт на КПП, твою роспись на этом бланке.» — растерянно попросила надзирательница.

   Я испугалась. Зачем им понадобилась моя роспись? Ведь я не раз уже расписывалась под ходатайствами и заявлениями на имя судьи.

   Недолго думая, левой рукой коряво написала и расписалась под телефонограммой. Надзирательница с облегчением вздохнула и ушла. Сокамерницы удивлённо и заинтригованно на меня смотрели.

   «А за тобою не пришли или ты сама не захотела сегодня ехать в суд?» — спросила цыганка тётя Тоня.

   «Не пришли. Но я несколько дней назад написала заявление судье, чтобы он без моего участия рассматривал уголовное дело.» — ответила я и рассказала сокамерницам о последнем заседании, когда пообещала, что напишу вымороченное признательное показание того, чего не совершала.

   Также, под хохот сокамерниц, я рассказала, как заявила судье, что в моей смерти после вымороченного показания, будет виновен он. (Первый круг тюремного чистилища в камере №181.)

   Женщины хохотали, особенно смеялись Полина и тётя Маша, они наперебой описывали состояние судьи, когда меня сегодня не привезли в суд.

   «А что такое вымороченное признательное показание?» — спросила сокамерница Даша.

   «В  пятнадцатом веке суд был в виде инквизиционного процесса. Всех обвиняемых пытали и требовали, чтобы они признали вину. Любой, кому вонзают раскалённые иглы под ногти, признается даже в том, чего не совершал. Позже, когда обвиняемый отказывался от таких показаний под пытками, то суд всё же признавал признательные показания, как полное доказательство. Об этом преподают только на факультетах по уголовному праву.» — объяснила тётя Маша-адвокат.

   «А ты, худышка, откуда это знаешь?» — удивлённо спросила цыганка Маша.

   «Где-то в интернете читала!» — соврала я с поддельной непринуждённостью.

   Тётя Маша-адвокат недоверчиво приподняла бровь и пристально меня разглядывала, остальные сокамерницы удовлетворились моим ответом.

   Где-то через час, распахнулась бронь, и продольная прокричала:

   «Встали, построились!»

   Мы выстроились в шеренгу, и в камеру зашли группа проверяющих из Управы. Теперь я уже могла их различать от местных надзирателей по форме одежды.

   Группу сопровождал перепуганный начальник тюрьмы.

   «Жалобы, замечания, заявления?» — грозно обратился ко мне полковник в фуражке. Этот мужчина уже однажды спас меня от страданий во время следственных действий. (Беспредел на следственных действиях.)

   Лицо полковника было напряжённым, он посмотрел на мою левую руку, и его взгляд ещё больше посуровел. Он требовательно смотрел мне в глаза. Скользнув по моему лицу, видимо заметил на лбу порезы от мойки-лезвия после драки с лесбиянками (Кровавая драка с Розовыми пантерами.), прищурился и мягким тоном повторил:

   «Жалобы, замечания или заявления есть?»

   Я не могла произнести ни слова, боясь расплакаться от его сочувствующего взгляда. Опустив глаза в пол, я отрицательно покачала головою. Несколько минут стояла тишина, после этого, вся группа молча вышла из камеры.

   «Ты его знаешь?» — спросила меня цыганка Маша.

   «Пару раз видела здесь, в тюрьме.» — ответила я.

   Теперь и остальные сокамерницы смотрели на меня недоверчиво, как недавно смотрела тётя Маша-адвокат.

   Через короткое время, бронь открылась и опять в камеру зашёл начальник тюрьмы. Мы все выстроились в шеренгу. Он поочерёдно обратился ко всем сокамерницам о жалобах или предложениях. Ко мне подошёл к самой последней, в глубине его глаз, я видела угрозу.

   «Вам нужны какие-либо лекарства от ожогов, которых нет в тюрьме? Напишите на листке, завтра врач специально для Вас приобретёт.» — притворно заботливым голосом произнёс он.

   «А можно мой сын передаст мне лекарство «Контрактубекс»? Это дорогой гель, но он очень быстро помогает регенерации кожи.» — попросила я.

   «Ваш сын может любые лекарства передать, которые необходимы для излечения. Но Вы можете все лекарства написать в перечень нашему врачу. Кстати, у меня в кабинете есть хороший спрей от ожогов. Сегодня Вам передадут.» — произнёс начальник.

   «Гражданин начальник, я хочу к Вам попасть сегодня на приём.» — попросила Дизель.

   «Сегодня? Не знаю. Управа здесь долго ещё будет ходить. А что ты хотела?» — ответил «Хозяин».

   «На днях, приезжал врач и обнаружил у меня опухоль. Я бы хотела получить об этом справку, чтобы предъявить в суд.» — объявила Дизель.

   «Хорошо, узнаю. Но тебе придётся какое-то время провести в другой тюремной больнице. И тогда уже суд будет учитывать твою болезнь для смягчения приговора. Ты готова лечь в такую тюремную больницу?» — сказал главный тюремщик.

   «Да готова!» — ответила Дизель.

   «Хорошо, завтра выясню!» — пообещал «Хозяин» и вышел.

   Меньше, чем через десять минут, мне принесли от начальника тюрьмы аэрозоль от ожогов.

   «Повезло тебе! Все с тобою носятся, как с принцессой.» — по-доброму позавидовала цыганка Маша.

   «Они с нею носятся так, потому что она не подала заявление в суд о тюремных отработках. Если бы заявила об этом, так тюрьму проверками замучили, а ей бы здесь такой прессинг устроили, что она наложила сама на себя руки! Сколько уже таких случаев было?» — сказала цыганка тётя Тоня.

   «Ой, тётя Тоня, если не знаете, чего, то лучше молчите! Мне вот, один сотрудник тюрьмы сказал, что её с воли «заказали», поэтому подождут пока она оклемается, а потом опять будут отрабатывать по полной!» — заявила Дизель.

   «И кто же это тебе сказал? Хозяин тюрьмы? Ведь ты постоянно к нему бегаешь на приёмы.» — презрительно фыркнула пожилая цыганка.

   «Но она же написала вымученное признательное показание. Может её теперь не будут отрабатывать?» — с надеждой в голосе сказала цыганка Маша.

   Я благодарно улыбнулась Маше-цыганке, но у меня по спине бегали мурашки, потому что в глубине души, я тоже предчувствовала то, о чём заявила Дизель.

   Продолжение читайте в: Пятый круг чистилища или первомайские транзитки-рецидивистки.

Поделиться ссылкой: